Гологор

Шли уже больше часа, когда вдруг тайга разом распахнулась и оказалось, что находятся они на вершине горы, откуда видимость до бесконечности вперед и в стороны, что тропа из-под ног клубком разматывается вниз, в глубокий распадок, который пропастью разделяет их от соседнего хребта - гривы, тянущейся параллельно той, где они стоят. Та, следующая грива ниже, за ней угадывается такой же распадок, а дальше другая грива, за ней третья и еще, и в самом конце видимости, в самом ее пределе туманные очертания снежных вершин, еще больших, намного больших гор, целая горная страна, какие Кате случалось видеть в кино или на картинах.

- Ну, - радостно заявил Сашка, - отсюда до Селиванова... на штанах докатимся! Не смотался бы только куда! Проворный старик! Редко в зимовье сидит. Покатились.

- Как? - недоумевая спросила Катя.

Сашка смеялся.

- Это мы зимой в таких местах садимся на лыжи, на ногах-то не устоишь! И катимся вниз, пока не врежешься в какой-нибудь пень!

Катя поежилась.

- Пошли!

Сначала спуск казался удовольствием, но постепенно Катя стала понимать, что крутой спуск это, конечно, не подъем, но по ногам он бьет основательно. И эта вынужденная расправленность плеч при спуске и напряженность поясницы очень скоро превращаются в усталость и даже боль. Там, где ноги скользили, особенно приходилось напрягать мышцы. Несколько раз Сашка, идущий впереди, подхватывал ее, теряющую равновесие, взмахивающую руками, хватающуюся за ветки гибкие и ненадежные. Сашка держал ее в объятиях ровно столько, сколько нужно было ей, чтобы прийти в себя, ни секундой больше. Она же в глубине души вовсе не возражала, чтобы он был чуть менее тактичным.

Она устала. Хотелось жалости, сочувствующего слова, ведь она женщина и все, что происходило, для нее непривычно.

И, словно уловив ее мысли, Сашка повернулся к ней, остановил, взял за руки.

- Устала?

- Устала, - радостно согласилась она.

Он встал рядом, обнял за плечи.

- Смотри, - показал он вперед вниз, - что видишь?

Катя пожала плечами.

- Подсказываю. Внизу, вправо от тропы.

Она долго всматривалась и, наконец, радостно воскликнула:

- Дым!

- Пришли. Метров двести осталось.

Мгновенно он подхватил ее под коленки, и она, инстинктивно обхватив его за шею, оказалась у него на руках.

- Сашка! Ну что ты! - ворковала она.

- Я в поезде мечтал тебя через всю тайгу на руках пронести. И пронес бы!

- Хвастун! А подъем?

- Сколько весишь?

- Пятьдесят четыре.

- Для подъема многовато, - согласился он.

Тропа уже теряла крутизну, Сашка шел уверенно и легко. Дымок приближался, но зимовья видно не было, казалось, что дым идет из-под земли или вообще ниоткуда, потому что поднимался он невысоко и таял среди деревьев или оседал на них. Катя закрыла глаза, и сердце тотчас же проиграло качели вверх, вниз, и такая слабость овладела телом, что даже руки с трудом держались на Сашкиной шее. И только сейчас она поняла всю меру усталости, что до этого заглушалась сменой впечатлений, обилием их, радостью новизны и волнением дум. "Спать!" - проговорило тело. "Спать!" - повторили руки и разомкнулись. Сашка этого даже не почувствовал, потому что не нуждался в поддержке ее рук, спокойно полагаясь на силу своих. Она уткнулась на его груди, и, когда он сказал: "Пришли!", пожалела, что случилось это слишком скоро.

Сашка хотел внести ее в избушку, но побоялся ушибить - не для жестов ставилось зимовье и врубалась дверь, а для удобства таежного.

Когда они вошли, на нарах справа с рычанием вскочили две собаки-лайки, узнав Сашку, умолкли и насторожились снова, заметив второго человека. С левых нар навстречу поднялся хозяин зимовья, на вид хилый мужичишка, вовсе не старик на первый взгляд. В зимовье горела лампа, потому что оконца здесь были еще меньше и, наверное, даже в полдень не справлялись с сумерками.

- Привет, Селиваныч! - громко сказал Сашка.

Селиванов закряхтел, шагнул навстречу, пожал Сашке руку, заглянул за плечо.

- Знакомься! Женился я. Катя это.

- Ну-у... - протянул Селиванов, не то удивленно, не то одобряюще.

- Вот и хорошо, - сказал он, разглядывая Катю. - Гости - это хорошо. А то тут со скуки опухаешь. Катерина, значит! Хорошо. У меня как раз чаек на пару! Пшли вон!

Собаки радостно вылетели в дверь.

- Кое-что покрепче чайка имеем! - подмигнул Сашка.

- Само собой, - согласился хозяин. - Раз женился, с пустыми руками не придешь. А я уже забыл, как оно на вкус это дело бывает. Зато у меня на заглот кое-что имеется!

- Насчет мяса... у тебя всегда, Селиваныч! - подмазал Сашка.

Селиванов самодовольно хихикнул. Глаза у него были с вечным прищуром, хитроватые и себе на уме. Походка суетливая, но суетливость скорее наигранная. Хотел проще казаться, чем есть. А в кажущейся хилости таилась и проступала в движениях упругость и кошачья хватка. При всем этом, конечно, трудно было предположить, что ему уже седьмой десяток.

Бывшее собачье ложе он проворно переоборудовал в приличную постель. Так же быстро на столе появился минимум трапезного инвентаря.