Гологор

Полная темнота наступила, казалось, раньше положенного, хотя время все так же сочилось по капле, растягивая секунды и минуты, тормозя стрелки часов. Моня долил в лампу солярки, прочистил стекло. Филька топил печь, готовил ужин — суета обещала ускорение времени.

Катя не верила в это. Она сидела около Сашки, следя за каждым его движением, постоянно проверяя пульс и температуру, поднося ладонь к Сашкиному лбу, а потом к своему, иногда подзывала кого-нибудь из парней и заставляла их сравнивать свою температуру с Сашкиной, потому что чувствовала, что заболевает сама, что у нее горят щеки и морозит, хотя Филька не жалел дров.

Спать все равно было негде, да и не до сна было. Филька сидел на столе-пне, Катя на чурке около нар облокотилась на Филькино плечо, и Моня в углу молча завидовал Фильке.

Катя тихо говорила:

— Все было слишком хорошо… Я все думала, откуда чуять беду. Скажи, Филька, разве обязательно, чтобы беда приходила?

Филька молчал.

— Были же люди, жизнь которых от дня рождения до смерти была без бед? А чем они заслужили такое? И почему я не заслужила? А?

Филька молчал.

— Ведь это же случайно, да, что там оказалось два медведя? Так ведь редко бывает? Тогда, значит, надо всю жизнь жить в тревоге, ожидая случайность? Так страшно жить, Филька! Нигде нет гарантии от случайности! И наверное, чем счастливей человек, тем страшнее для него случайность! А самые счастливые — они ведь должны жить в вечном страхе за свое счастье! Но если страх — то разве это счастье? Какой получается дурацкий круг… а счастье не в круге… а за кругом… Ты вот счастлив, Филька?

— Не знаю, что это такое, — уклонился Филька.

— Неверно! Врешь! — возразила она. — Я вот в любую минуту могу твердо сказать счастлива я или нет! Или это не то счастье, когда по минутам?.. Да?

— Пожалуй, — ответил Филька. — Счастье — это должно быть что-то устойчивое во времени… но знаешь, это в общем-то весьма пошлая тема.

Катя обидчиво отстранилась от него:

— Никогда с тобой не поговоришь по-человечески! Умничаешь!

— Катя! — умоляюще зашептал Моня из-за угла. — Спроси меня, я тебе точно скажу!

— Ну, скажи! — повернулась она к нему.

— Счастье — это когда тебе хорошо! Вот тебя спросят — тебе хорошо или плохо? А ты подумаешь и если скажешь, что тебе хорошо, то это и есть счастье.

— Санкта симплицитас! — прокомментировал Филька.

Моня не понял и на всякий случай огрызнулся "Пошел ты!"

Катя чуть улыбнулась.

— Вот я смотрю на тебя, и мне хорошо! — выпалил Моня.

— Очень уместное объяснение! — съязвил Филька. Моня обозлился.

— Пошел ты, знаешь куда! Думаешь, я не понимаю… думаешь, ты один понимаешь. Я просто смотрю — и все, и мне хорошо! И если мне хорошо, почему я должен скрывать это!

Филька холодно отпарировал:

— Если у человека после несварения желудка наступает облегчение, то едва ли стоит заявлять об этом.

Моня протиснулся между столом-пнем и чуркой, подсел на корточках около Кати.

— Слушай, Катя, ты с ним разговариваешь, как с умным! Ты думаешь, что он умный? Он и вправду грамотный, не то что я! Но он дурак! Честное слово! Он тупой, как капкан! Нажмешь на собачку, пружина щелкает! И все! У него пружины вместо мозгов! Слушай, ты меня спрашивай! Увидишь, я лучше его скажу, потому что я тебя понимаю, а у него в ушах книжные обложки висят, он никого не понимает!

Зашевелился Сашка и застонал. Катя вся подалась к нему.

— Не бойся, — прошептал Филька Моне. — Я на тебя не обижаюсь! Ты гораздо более прав, чем думаешь!

— Конечно! — также шепотом ответил Моня. — Она ж тебя уважает, ее пожалеть надо, а ты цитаты выдаешь, как автомат сиропный.

Катя обернулась на их шепот:

— Не ругайтесь! Слышите! Не смейте!

Моня энергично задышал ей в затылок:

— Мы с Филькой никогда не ругаемся! То есть я иногда ругаюсь, а он никогда! Ты не бойся!

— Ладно, ладно! Тише, пожалуйста! Пусть он спит! Во сне, наверное, не так больно…

Осторожно выпустив Сашкину руку, она снова повернулась к ним, обняла Моню за плечи.

— А я верю, что Степан дошел! Я уверена! Он настоящий мужчина, правда ведь?

— Дубняк! — не без зависти согласился Моня.

— А ты бы, — она тронула Фильку за руку, — ты бы мог объяснить мне все это раньше?

— Что объяснить?

— Что Степан просто настоящий друг Сашки…

— А разве Сашка тебе этого не объяснил с самого начала?

— Да чего же тут объяснять! — нетерпеливо вмешался Моня.

— Подожди, Моня, Сашка — это одно… А ты тоже мог бы… — Филька помолчал. Прищурился на свет лампы. Фитиль прогорел, и язычок пламени начал дергаться и мигать, гоняя по зимовью странные, нервные тени.

— Подрежь фитиль, — сказал Филька Моне.

Тот с досадой подался к столику с лампой.