Голограмма силы

Алекс был с ним не согласен. Несмотря на неимоверные трудности и усталость, он все же шел вперед, уверенно шел и в своем непреклонном марше даже немного сочувствовал фиолетовому властелину. Ведь он хочет от Алекса одного, а получит совсем другое: Алекс дойдет, обязательно дойдет до заветной Миккиной полянки…

Он отдавал дань упорству и могуществу своего противника. Мало того, что фиолетовый свет постоянно и очень изобретательно строил Алексу всевозможные ловушки, он сумел его ранить. Три раза в Алекса вонзались острые суки, и теперь он шел, прихрамывая, а обе раненые руки двигались очень плохо. Больше того, этот свет вдруг стал каким-то особенно резким, и у Алекса невыносимо затрещала голова. Он понимал, что так, с больной головой и ранеными конечностями, он не сможет продержаться долго. Он должен был рано или поздно упасть, чтобы навсегда уснуть в этом буреломе… Но почему-то Алекс не унывал. Он знал, что это только кажется, что он один: на самом деле с ним рядом был кто-то еще, точно был. Невидимый и дружественный. Иначе кто же это так ласково и осторожно, быстро и незаметно обмыл его раны? И кто все время находился рядом, по правую руку, и отдавал Алексу силы, когда он совсем приходил в отчаяние?

Неожиданно он услышал совсем недалекое собачье повизгивание и короткий лай. И понял, что у цели, потому что опять точно знал: незнакомый пес находился на Миккиной полянке. Он прибавил шагу, уверенно ориентируясь теперь на собачьи позывные. Он прошел еще несколько шагов, в последний раз разрубил ножом зеленые силки, продрался через густое сплетение листвы и ветвей и…

Солнце, яркое солнце ударило ему в глаза. И легкий ветерок обласкал разгоряченное лицо, и Микки, его Микки кинулся к нему со всех ног с противоположной стороны поляны, а за ним бросился крупный пес, овчарка-полукровка, с умной мордой, лобастой головой и добрыми карими глазами. Алекс присел на корточки, раскинул руки и принял на себя удар налетевшего, как вихрь, детского тельца. Он уткнулся лицом в мягкое Миккино плечико и почувствовал, как тает за спиной темное царство фиолетового властелина, как уходят из тела боль и усталость, как ровно и сильно бьется враз ожившее сердце. Шершавый горячий собачий язык мазнул его по щеке. Он повернул голову и увидел, что пес сидит рядом, преданно смотрит на него и радостно бьет хвостом по земле. Алекс протянул к нему руку и потрепал по загривку:

— Ты охранял Микки? Да? Спасибо.

Пес взвизгнул и снова лизнул Алекса в лицо. И Алекс вдруг с удивлением узнал это прикосновение. Так кто-то обмывал его раны там, в буреломе. Он вопросительно уставился на пса, но Микки уже тянул его на середину поляны.

— Пап, пап, ты взял с собой свою игрушку, взял? Давай играть в твою игру!

— Давай, Микки!

Он открыл баул — откуда он взялся? — достал оранжевый шлем, надел его на голову и включил генератор. И тут же вокруг поляны образовалось железнодорожное кольцо. Вдоль обступающих поляну деревьев протянулась двухпутка — со стрелками, семафорами, журавлями шлагбаумов, переездом, неприхотливой одно-этажкой станции и платформой. Еще секунда — а Алекс уже выбрал звуковое оформление и включил звук, — и по рельсам застучали колеса старинного паровоза. Туф-туф-туф, туф-туф-туф! Курчавый столб белого дыма поднялся из трубы и длинной косой лег по-над составом из трех дощатых вагончиков с оконцами. Поезд имел небольшие размеры — его труба доставала Микки до пояса, — и кольцо пути вокруг поляны открывало ему прекрасные перспективы долгого неповторяющегося путешествия. Он весело гуднул и двинулся от станции в путь.

— Ур-ра-а! — Микки завизжал, подскочил на месте и захлопал в ладоши. Пес залаял. — Папака, а людей? Сделай людей!

Р-раз! И в окно паровоза высунулся чумазый кочегар в кепке. Он строго смерил Микки взглядом и молча погрозил ему пальцем. Микки замер и смотрел на сурового дядьку во все глаза, а из первого вагончика уже махала ему платочком симпатичная белокурая девчушка. В другой руке у нее были красные шарики, их вытянуло сквозняком из открытого окна наружу, и встречный ветер теперь играл ими, рвал у девочки из маленькой руки. Микки смущенно улыбнулся и, уморительно потупившись, покачал раскрытой ладошкой девочке в ответ. А когда шарики все-таки вырвались у нее и полетели прочь — над вагоном, над путями, над кустами, — он вскрикнул и бросился через поляну с растопыренными руками.

Алекс наблюдал, как играет с паровозом его мальчик, смеялся, переводил стрелки, населял вагончики новыми пассажирами, мигал семафором и поглядывал на сидящего рядом пса. И ловил себя на том, что его не оставляет смутное ощущение чего-то нехорошего. На поляне, в этой счастливой сцене было что-то не так. Он снова, уже пристальнее, вопросительно взглянул на пса, и тот ответил ему утвердительным взглядом: да, кое-что не так, и ты должен это понять…

— Пап, сделай все больше!

— Это как?

— Ну, чтобы паровоз был большой-большой!

— Микки, но он тогда не сможет ездить по поляне.

— Ну и что! Пускай стоит и дудит!