Голограммы

Слово «пожалуйста» я уже знал. Об остальном догадался. Солдат получил билет, забрал у меня винтовку и кивнул в знак благодарности. Язык жестов я понимал лучше иврита, который начал изучать пять дней назад. Но дело не в языке.

Вручить оружие совершенно незнакомому человеку?

Бывший офицер Красной армии всю дорогу переваривал событие и никак не мог переварить.

Жена, видя мои душевные мучения, со свойственной ей логикой восстановила золотое равновесие во мне и в окружающем мире.

— Это ведь так просто. Он увидел, что ты свой.

ИДИОМА

И центре абсорбции все знают всех. Мать двоих девочек. Без мужа. Инженер-электрик из Ленинграда. Почти полгода в Израиле. Повезло — устроилась на работу по специальности. В первый же день вернулась домой в слезах.

Что случилось?

Босс дал вычертить схему средней сложности. Проверил и сказал «Бесэдер гамуp».

— Ну, и что?

— Уволит он меня.

— Почему уволит?

— Как ты не понимаешь? Бесэдер гамур. Сэдер — это порядок. Гамур — окончен. Значит, схема никуда не годится.

— Дура! Бесэдер гамур — это идиома: полный порядок, очень хорошо, можно сказать — отлично. Он похвалил тебя, дуреху.

ДОВЕРИЕ

Благоухающее утро, еще не прожженное сентябрьским солнцем. Белые, красные, розовые олеандры, знакомые по прошлой жизни. Когда еще пополнится мой словарь названиями цветущего богатства, мимо которого я неторопливо иду на работу? Не до ботаники. Выучить бы на иврите слова, необходимые для повседневной жизни.

Это единственная туча на безоблачном небе мировосприятия нового израильтянина.

Навстречу мне идет очаровательное шестилетнее существо. Девонька согнулась под тяжестью яркого ранца, чуть ли не таких же размеров, как его владелица. Поравнявшись со мной, она вскинула свои шелковые ресницы, подала мне руку и тоном, каким обращаются к родному или близкому знакомому, сказала:

— Переведи меня через дорогу.

Гордый ее доверием, я бережно приютил в своей руке ее теплую ладошку и, словно первый рыцарь в свите королевы, прошествовал через улицу перед потоком остановившихся автомобилей.

Мы помахали друг другу на прощанье, и единственная туча бесследно растаяла на небе моего восприятия новой родины.

СВАДЬБА

На третьей неделе нашего пребывания в Израиле нас пригласили на свадьбу. Все поразило нас в тот вечер. Несколько сотен гостей. Количество спиртного такое, что пол Киева можно было бы довести до положения риз. При этом — ни одного нетрезвого. Но больше всего…

Жених имел какое-то отношение к пришедшей на свадьбу роте парашютистов. Мы уже слышали, что непросто попасть в «красные береты», что туда отбирают самых лучших из добровольцев.

Ребята сложили в углу автоматы «Галиль». Один парашютист остался караулить оружие. К спиртному они не прикоснулись. Пили кока-колу и мандариновый сок. Усадили на стулья жениха и невесту и, подняв их высоко над головой, станцевали хору. Да так, что даже мне захотелось влиться в радостную солдатскую карусель.

Я смотрел на этих мальчиков, на бесконечные ряды бутылок с виски, водкой, джином, коньяком, винами, пивом и на гору автоматов «Галиль».

Я вспомнил свою роту. И представил себе, как бы надрались мои ребята. А какая пошла бы стрельба! Тут невинным мордобоем не обошлось бы.

Среди общего веселья мальчики в красных беретах тихо разобрали автоматы и незаметно покинули свадьбу.

На рассвете у них были прыжки в Синае.

ПЕДАЛЬ

В течение двадцати шести лет мне приходилось оперировать и в столичных институтах и в сельских больничках. Ритуал подготовки к операции был неизменным, как вращение Земли. Двумя щетками я десять минут мыл руки мылом, входил в операционную, получал марлевый шарик со спиртом, протирал им кисти рук, смазывал их йодом, надевал стерильный халат, резиновые перчатки и приступал к операции. Стереотип был выработан прочно. Об этом уже не надо было думать.

И вот моя первая операция в Израиле. Щетками я помыл руки и вошел в операционную. Операционный брат, солидный, как профессор (в своем деле он действительно профессор), с недоумением посмотрел на мои лодочкой сложенные ладони.

— Чего ты хочешь?

— Спирт. Алкоголь.

Он подбородком указал на дверь, в которую я только что вошел:

— Педаль.

Боже мой! Педаль — это педаль, или на иврите у этого слова другое значение?

Я пошел в предоперационную и стал шарить взглядом по кафелю стен, по зеркалам, по раковинам. Хирург, мывший руки, заметив мою растерянность, спросил:

— Что ты ищешь?

— Спирт. Алкоголь.

— Педаль, — сказал он, махнув ногой.

Я посмотрел в направлении этого взмаха. Действительно, под раковиной была педаль. Я нажал на нее. Из крана потекла жидкость. Я понюхал ее. Спирт! Я лизнул. Спирт! Неудержимый хохот мешал мне членораздельно ответить собравшимся врачам, сестрам и братьям на вопрос, что случилось.

Но даже не будь хохота, но даже будь мой иврит не таким убогим, каким он был, я бы все равно не сумел объяснить израильским коллегам, как выглядели бы операционные, в которых я проработал двадцать шесть лет, если бы там из крана тек спирт при нажатии на педаль.

ХОЛЕСТЕРОЛ