Гололедица

В ту ночь я дал зарок никому не говорить о смертных исходах, дабы не расхолаживать в людях романтическое настроение и сохранять в них бодрость духа и здоровую предприимчивость. Но здесь мне пришлось сделать уступку Смерть в его профессии летчика-испытателя была регуляр-ным занятием и возбуждала в нем спокойное отношение, а не являлась предметом праздного любопытства. Поэтому я сказал, как мужчина мужчине, что жить ему остается пять с половиной лет, после чего, набирая рекордную скорость, он превратится в пар в районе Тихого океана, не успев понять технической причины столь нечувствительного исчезновения.

При этом известии он страшно развеселился. Пять с половиной лет показались ему немалым сроком. На это он никак не рассчитывал, ожидая, что все произойдет значительно быстрее. Теперь он мог себе позволить покупку холодильника и наслаждение с женою, не омраченное противоза-чаточными средствами, и радовался, как дитя.

- А признайся, браток,- прохрипел он, трясясь от хохота и колотя меня по плечу.- Признайся - клоп у тебя ученый, дрессированный, вроде собаки? Ловко ты нас разыграл с этим своим клопом. Расскажи, открой военную тайну, я никому не скажу...

Этот летчик легко поверил, когда я предсказал ему смерть в ракете через пять с половиной лет. Но понять, как можно предвидеть переползание клопа по стене,- было свыше его сил.

3

Глухарь замертво скатился с березы, словно его дернули за веревку. Я спустил курок и, прицелившись, вижу, что он сидит на суку, здоровенный черный петух, и глядит на Диану. Мы слезли с коней и поскакали. "Ни пера, ни пуха",- Катенька в розовом капоте машет ручкой с веранды. Прыгнув в седло, я сбегаю с крыльца и натягиваю сапоги. "Пора, барин, вставать, скоро светает",- кричит мне в ухо Никифор. Мои руки обняли его тугие икры: "Не покидай нас, ради Бога, ради сына твоего умоляю.." Он смотрит в сторону, бледный от злости: "Сударыня, нас могут заметить". Я взял скальп в зубы и поплыл. На середине реки мне сделалось дурно. Не разжимая рта, я погружаюсь...

- Скажи, Василий, кто такой Пушкин? - спрашивает меня жена за обедом.

- А это, милочка, один такой древнерусский писатель. Пятьсот лет тому назад его расстреляли.

- А кто такой Болдырев?

- Это, милочка, тоже один великий писатель. Автор пьесы "Впотьмах" и многих стихотворений. Двести лет назад его расстреляли.

- И все-то ты знаешь, Василий,- говорит жена и вздыхает.

Я стреляю из пушки, я стреляю из арбалета, я стреляю из катапульты. Они бегут. Мы бежим, бежим и вбегаем в город.

- Пойдем в подвал,- говорит Бернардо.- Есть одна девушка. К сожалению, уже умерла, но еще не закоченела.

Мы спускаемся. Девушка лежит на камнях - животом вверх. Ее лицо прикрыто задранной юбкой.

- Не годится,- говорю я.- Что скажет Дева Мария?

- Ей теперь все равно,- возражает Бернардо.

Он берет доску и подкладывает ей под крестец. Перекрестившись, я ложусь первым. Бернардо жмет ногой на рычаг. Девушка покачивается подо мной, точно живая.

- Поторапливайся,-говорит Бернардо.

- Молчи, не мешай мне,- отвечаю я и зажмуриваюсь... Я люблю тебя, Сильвия!

- Я люблю тебя, Грета!

- Я люблю тебя, Христофор!

- Я люблю тебя, Степан Алексеевич!

- Я люблю тебя, Василий!

- Я люблю тебя, мой котеночек, моя пуговка, моя устрица, мой бутербродик!..

- говорят он они мне и целуют в губы.

Тьфу!

Слепень бьется в стекло. Снег сверкает на солнце. В графине стынет молоко. Митя чихает.

Раз чихнул - обвал в Гималаях, обломки неба погребают нас вместе с носилками.

Два чихнул - молния ударяет в храм Пресвятой Троицы, гремит гром, горит крыша сарая, горят стога с сеном.

Три чихнул - наводнение, пастор Зиновий Шварц верхом на корове переправляет стулья в чехлах.

- Митя! - говорит мне дядя Савелий, откладывая "Московские ведомости".- Если ты не перестанешь чихать, я тебя высеку...

Несколько дней я провел дома, предаваясь этим видениям. Они были отрывочны, бессистем-ны, и мне никак не удавалось отделить одну мою жизнь от другой и расположить их в должном порядке, по восходящей линии. С другой стороны, отсутствие промежуточных звеньев, соединяю-щих смерть с рождением, также интриговало меня с научной точки зрения. Но, видно, подземные перегоны мне не дано было постичь, и потому логика всех этих превращений от меня ускользала и я не понимал, кому понадобилось делать из меня посмешище. То индеец, то, видите ли, итальянец, а то попросту невинный ребенок Митя Дятлов, скончавшийся неизвестно зачем восьми лет от роду где-то на рубеже 30-х годов 19-го столетия..