Голому — рубаха

На палубе было чудесно; солнце клонилось к закату; наступал теплый летний вечер. Синь простиралась бесконечно; и под высоким небесным куполом не было ничего, кроме безбрежной чаши океана; душа рвалась из тела и просилась туда, в безоблачные голубые небеса, играть с нарождающимися звездами.

Порнов, замешкавшийся в каюте — он уговаривал снежного барса залезть в стенной шкаф и выть себе там сколько влезет, — выбрался на палубу чуть позже их высочеств; пододвинул к стене рубки небольшую канатную бухту, уселся и подставил умиротворенное лицо мягким закатным лучам солнца; свежий воздух, эфирная настойка из морской соли и водорослей, пьянил его пуще «кокосовки».

В двух метрах от него, опершись локтями на высокий фальшборт, болтали о чем-то своем три длинноногих манекенщицы, три стройных фотомодели; прихваченные посередине белыми бантиками талии, полные задора попки под белым соусом коротеньких юбочек и затянутые в ажурный чулок умопомрачительные ноги немедленно привели Порнова в боевое состояние духа; он вспомнил, наконец, какие же на самом деле были лица у трех девчонок в том самом первом сне.

— Кстати, Лео, — донесся до него голос Мич, — в обмен на дальнейшее сотрудничество сгоняй, пожалуйста, своих головорезов до «Оклахомы» и обратно; пусть попросят — вежливо! — горсть пилюль биоблокады; а то, чтобы мы с вами тут стояли и мирно беседовали, Порнову пришлось овердозу мутагена принять…

— Слушай, Мич, — произнес Порнов задумчиво. — Я тут прикинул… Может, уж наплевать на эти пилюли?!

Девушки разом обернулись; лица были именно те; круг замкнулся; из порновской памяти вынули последнюю занозу; из провалов сознания с медлительной важностью глубоководного чудища всплыла первая — и она же ключевая — фраза; Порнов подивился только, какую ересь он способен иногда нести.

— Привет, девчонки! — кивнул Порнов принцессам и настороженно заглянул в их синхронно меняющиеся лица. Мич, обычно старающаяся не выказывать своих чувств — по крайней мере, первой, — на сей раз отказалась от этого правила; приветливо и душевно улыбнулась Порнову, показав два ровных ряда чудесных белых зубов. Броу, предварительно кинув на старшую сестру опасливый взор, состроила вдруг шкодную гримаску и быстро подмигнула Порнову одним глазком. Даже Лео, традиционно наблюдающая Порнова, как солдат — живую вошь, ныне попыталась придать своему растерянному лицу максимально участливое и дружественное выражение.

«Кажется, наша взяла», — довольно сообразил Порнов; расслабился; еще расслабился; и, счастливо расслабленный, сообщил радостную весть:

— У меня только один вопрос…

Здравый смысл подсказывал ему обойтись нейтральной фразой. Мол, как там у нас с погодой; не пора ли пойти всем попить вечернего кофею; или вот — не слабо ли вам, ваши благородия, выдать русскому мужику пятак на водку?

Но тот, кто тянет нас за язык, кто оставляет от дома — дым, этот чертов бес демагогии и беспорядков всегда был в нашем анархисте сильнее любой логики, даже самой железной-разжелезной; не раз и не два он обжигался на этом, клял себя — но ничегошеньки не мог с собой поделать.

Мич, заметив знакомую шальную искорку в порновских глазах, предостерегающе выставила вперед ладошку:

— Ты, искатель приключений на собственную шею; не забывай все же, кто мы!

Наивная; лучше бы она промолчала.

Порнов нагло уставился прямо перед собой, куда-то в живот девушкам — ну, может, чуть выше — и, не раздумывая более, выдал:

— А что, подруги, никогда не пробовали с многоногим?