Голос

– Виктория Ивановна, я неважно себя чувствую, что-то голова разболелась, – опустив плечи и слегка наклонив голову, скорбным голосом произнесла Настя. Большие, и от того казавшиеся всегда немного печальными (Настя знала это), глаза, которые при случае можно сделать ещё больше, довершали картинку.

– Конечно, Настенька, иди, иди, – сочувственно разрешила Виктория Ивановна.

«Только не выйди из роли хотя бы до раздевалки» – напутствовала себя девочка, стараясь не ускорять шаг. Сердце колотилось в горле.

Дождь кончился, но рваные облака по-прежнему бежали куда-то. Сырой воздух был свеж, Настя с наслаждением упивалась им, желая чтобы затхлый запах пыли, пота и тушёной капусты, царивший в школе, покинул её, наконец. «Домой, забраться в кресло с ногами и…», – она улыбнулась, первый раз за сегодняшний день.

Была ещё одна проблема – мама дома, но она имела весьма смутное представление об учебном процессе, а точнее, вообще никакого. На родительские собрания не ходила, в дневник не заглядывала – за восемь школьных лет она привыкла к хорошим отметкам дочери и к её самостоятельности в школьных делах.

– Ты что- то рано, – взглянув на часы, спросила мать.

– Географичка отправилась на какую-то конференцию, нас отпустили пораньше.

На секунду замерев, Настя ждала, но, как и предполагалось, вопросов больше не последовало.

***

Девочка, держась за указательный палец мужчины, весело шагала рядом с ним. Двое входили в городской парк. Солнце, поднимаясь выше, ещё не палило. Оно летело рядом, слева от девочки, временами прячась в молодой листве тополей. Зацветала сирень, и ветер приносил её аромат, как десерт на блюде, и уносил дальше, кому-то ещё. В кустах деловито жужжали шмели. Мужчина и девочка вышли к озеру, искусственному водохранилищу овальной формы, с насыпным, заросшим травой и кустарником, островом посередине. На нём гнездились речные чайки. Мужчина и девочка спустились вниз по берегу. Какая-то женщина наставляла мальчугана: «К воде не ходи!»

– Можно? – девочка, подняв голову, посмотрела на мужчину.

– Давай! – ответил тот.

Осторожно ступая, она подошла к нежно плескавшейся на жёлтом песке волне, и увидела, что лучики солнца, как золотые ниточки, извиваясь, тонули где-то на дне. Стараясь ухватить их, девочка опустила руку в воду. Тотчас чудо исчезло. Тогда она стала водить рукой по водной глади, и вот уже новые ниточки побежали за её пальцами. Девочка засмеялась и побежала к мужчине.

– У-у, холодная! – она протянула ему озябшие ладошки. Он взял их в свои, большие и тёплые.

***

– Дрянь! Ну какая же ты всё таки дрянь! – мать кричала на Настю, размахивая руками. – Нет, детей рожать не надо, никакой от них благодарности! Ну что ты смотришь-то, что смотришь, зенки свои вылупит и смотрит она!

Ссора началась внезапно, впрочем, как обычно. Настя сидела, читала, а когда закончила и пошла куда-то, теперь и не вспомнить куда, забыла поправить накидку на кресле. Сейчас она разглаживала ткань на спинке и подлокотниках, и слёзы тихо закапали из глаз.

– О, она ещё и базлать будет! – мать стремительно вышла из комнаты, передразнивая Настю.

Правда, успокаивалась мама также быстро, как начинала бушевать. Минут через пятнадцать раздался спокойный голос:

– Иди ужинать!

– Я не хочу. – Ответила дочь.

– Я сказала, иди ужинать! – сменив тон, снова позвала мать. Настя побрела на кухню.

Утром Настя плелась обычной дорогой. По небу всё также неслись тучи, но сверху не капало, хотя бы. Свернув за угол забора, Настя увидела знакомый уже бензовоз. Старая машина, облепленная грязью, цистерна крепилась к железкам-осям, которые выступали из-под неё как кости скелета. Было в ней что-то ущербное, недоделанное, неприкрытое. Девочка, постояв пару минут возле грузовика, вдруг развернулась и быстро зашагала прочь от машины, столовой, забора, туда, где шумел город. Прохожие спешили по своим делам, подняв плечи и воротники, пытаясь спрятаться от сырой осени. Настя старалась идти средним шагом, чтобы не выделяться из толпы, мол, и мне куда-то надо и у меня дела. Мельком взглянула на часы, болтаться придётся урока три, плюс перемены, значит до половины двенадцатого. Потом она скажет маме, что голова заболела, и пришлось отпроситься. Но что делать целых три часа? Листья уже падали с деревьев, прилипали к мокрому асфальту, плавали в лужах, люди топали мимо, наступали на них, не замечая. Вот, шаркая, замызганные ботинки тащат грязь за собой, это красные сапожки процокали, лаковые, сияющие невероятно, а навстречу – старые туфли с бантиком, не спешат, обходят лужицы. « И куда это бабулю понесло спозаранку?» – подумала Настя, пристраиваясь под козырёк остановки. – «Я жду автобус». Она вытянула шею, вглядываясь вдаль, не её ли это маршрут, и взглянула на часы. Те, из стоявших на остановке, кто смотрел на неё, потеряли к ней интерес. «Вот так- то лучше, минут двадцать продержаться можно». – Настя посматривала на подъезжающий транспорт.