Голос ангела [сборник]

Потом подумал: а вдруг с мамой что–нибудь случилось, в туалете, например, упала, потеряла сознание, ее унесли, и никто не знает, что в коридоре поликлиники остался сын.

Он попытался взять мальчика на руки и спуститься с ним вниз. Но тот мотал головой и хлопал ладошкой по скамейке, на которой сидел. И всхлипывал так, что сердце Глеба разрывалось на части.

Появилась заплаканная мама мальчика. Глеб пошел провожать их и узнал печальную историю о неудачном замужестве, скандалах в семье и вытекающих из всего этого последствиях.

Как Робин Гуд, доблестный рыцарь Айвенго, Дон Кихот и прочие образы воплощенного благородства, вместе взятые, Глеб решил спасать мальчика, которого звали Митя, и его маму, которую звали Лена.

Мама Глеба поддерживала его как и чем могла и спустя несколько месяцев, была согласна принять их в свой дом — как семью сына. Папа не был в восторге, но не сопротивлялся, уважая чувства своих слегка не от мира сего ближайших родственников.

Почему его возлюбленная не хотела официального развода, Глеб узнал гораздо позже. Как, впрочем, и многое другое, что повергло его сначала в шок, а потом в долгую депрессию. Любовь продлилась около года, но оправлялся он от нее больше двух лет. У него и по сей день сжимается сердце, когда он вспоминает Митьку, которого полюбил, как родного, и с которым подружился, как редкий папаша способен дружить со своим сыном. Лену он тоже любил — ведь она была мамой Мити. Одно утешение, что все они уехали вместе с неудачным мужем и отцом далеко и навсегда — иначе не отсох бы Глеб.

Первый вечер не дал результатов. Голос не объявился.

Зато позвонил Боб и сказал, что Женя спрашивала о Глебе: подробности его жизни, интересы и так далее.

— Ну что, мужик, будешь гоняться за синей птицей или на землю спустишься?

— Можешь издеваться сколько влезет.

— Ладно, подождем, когда пройдет блажь. А Жене скажу — заболел.

— А Жене скажи, что в степи замерз. Лучше всю правду и сразу.

Прошло две недели. Мама начала отговаривать Глеба продолжать поиски.

— Ты допускаешь, что мог вставить палец не в соседнюю цифру, а через одну? Подсчитай тогда, сколько комбинаций получается в этом случае. И еще: ты подумал, что у нее может быть семья… что она может оказаться просто невесть кем… Ты же не скажешь: я хочу связать жизнь с вашим голосом! Подумай, малыш.

Еще месяц Голос не обнаруживался. Но и ни один номер нельзя было исключить.

Басовитый дядька стал подозревать свою жену: вероятно, Глеб замучил его звонками с последующим отключением. Однажды тот взял трубку и, не рявкнув свое обычное «слушаю», сказал: «Иди, хахаль твой опять ломится». Глеб замер. На другом конце провода раздалось еще более прокуренное и пропитое «алле». Но у них, возможно, есть дочь, соседка… да кто угодно. Не мог он снять этот номер с дистанции.

Он испытывал муки совести оттого, что, вероятно, вносит разлад в дома своими звонками. Но найти Голос Глеб был готов любой ценой.

Два номера хронически не отвечали. На них возлагались особые надежды: хозяйка уехала, дома никого не осталось, значит, она одинокая. О том, что она могла уехать с мужем и пятерыми детьми, он старался не думать.

Два раза он встречался с Женей. По ее инициативе. Они сходили в кино, поужинали в ресторане, погуляли.

Когда Глеб в первый раз проводил ее до| дому, она сказала, что пригласить его на чашечку чая не может. Он сказал, что при всем желании не согласился бы: его рано утром ждут страждущие дети.

Во второй раз Женя спросила: не хочет ли он пригласить ее. Но у него был трудный день, а завтра — снова ранняя работа…

Боб сказал, что Женю Глеб теряет, пусть опомнится, пока не поздно, лучше пары он не найдет, что он псих и не лечится, и добавил пару непечатных выражений, что было великой редкостью для их отношений.

Пришла весна. Впереди маячил отпуск и двадцать девятый день рождения.

Женя больше не домогалась Глеба.

А он никак не мог забыть этот дивный тембр и невероятные модуляции: «Да?..» — и все, и нет Глебушки. И продолжал обзванивать всех своих абонентов, изредка допуская какую–нибудь случайную комбинацию из посторонних цифр. Если бы теория вероятности имела для него хоть малейший авторитет, он давно бы бросил это занятие. Вот и мама советует…

— А ты бы бросила? Ну, честно! Бросила бы?

— Бедный мой малыш… — сказала мама. — Ты в отпуск едешь?

— Не знаю… А ты что скажешь?

— Отгадай с трех раз.

— Хорошо, поеду.

— К Наталке?

— А куда же?

И он уехал на все три недели к папиной сестре в Крым. Купался, загорал, ловил с дядькой рыбу в море. Отдохнул, загорел… Отвлекся. Но Голос не забыл.

Вернулся за два дня до выхода на работу и стал накручивать диск телефона. И прокуренная тетка, и все остальные были на местах.

Неожиданно ответил один из двух безнадежно мертвых доселе номеров.

— Да?.. — Женский голос.

Другой, но что–то едва уловимое в интонации… Или ему мерещится? Глеб опешил. Он так долго искал, что забыл, с какой целью.

— Говорите, вас слушают.

— Добрый день…

— Добрый день. Алло, говорите. Вам кто нужен?