Голос ангела

Птички–бабочки, как называл Юльку и Анютку Глеб, были у бабушки с дедушкой. Поэтому хочешь — танцуй, хочешь — пой. И временем не ограничены. Домой можно и под утро, с первым транспортом.

Но Глеба тянуло уйти. Скорей сесть за аппарат и начать поиски. Четырнадцать комбинаций — это не много. Но всякие накладки типа занято, или не отвечают, или не тот подошел…

Женя явно положила на Глеба глаз. Эх, если бы не эта его оплошность!.. Теперь придется хорошую девушку обижать.

С мамой бы поговорить. Но не отсюда же!..

Он решил все же позвонить, чтобы напроситься на поздний разговор — мама полуночница, но кто знает, какие планы у нее на сегодня?

— Ма, привет… Я от Боба, новоселье празднуем. Где папа?.. Привет ему. Поболтать хочу. Нет, не сейчас… Ничего не случилось… Ну правда, все в порядке. Ты сегодня поздно?.. К вам с ночевкой? Классная идея! Хотя нет, мне завтра рано на работу, а от вас далеко. Я позвоню, как приеду. Целую. Пока.

Он откланялся в одиннадцать. Предлог более чем уважительный — завтра утреннее дежурство в стационаре, а значит, в семь тридцать он должен быть на месте и в халате.

Наташка, которой Боб наверняка успел рассказать о несчастье, постигшем их друга, смотрела на Глеба, как на больного.

— А что Женя?.. — спросила тихо она.

— Замечательная девушка. Ее будет кому проводить?

— Ее–то проводят, — вмешался Боб, — а вот ты не пожалел бы.

Дома Глеб был около полуночи. Искать Голос было поздно. Он набрал родителей. Трубку взял папа, рассказал Глебу про статью в «Огоньке» на тему последних достижений в области медицины и сказал, что отложит ему почитать, очень полезная информация.

Потом Глеб выложил маме все как есть. И про Женю тоже. Мама сказала:

— Я тебя понимаю.

Потому Глеб и звонил ей. Он не ждал советов в чистом виде. Ему нужно было мнение человека, которому он безоговорочно доверял. И понимание — именно такое. Мама даже предложила помочь ему в поисках.

— Ведь ты на работе, — сказала она.

— А как же ты ее узнаешь? — спросил Глеб.

Мама засмеялась:

— Уж будь спокоен, в этих вещах я разбираюсь, не мой ли ты сын?

— И вправду, — сказал Глеб. — А Боб решил, что я сбрендил.

— Его проблема, — сказала мама.

— Но ты ведь так не думаешь?

— Конечно нет, сынок. Подожди–ка минутку… — В трубке сначала затрещало, потом зашуршало. Потом мама зашелестела страницами и сказала: — Слушай.

И она прочла Глебу стихотворение Роберта Рождественского про объявление в аэропорту Орли.

Глеб стонал и рычал.

— Отпечатай мне, ладно? — сказал он. — Я Бобу в нос суну.

Засыпая, Глеб все старался представить себе Лицо того Голоса. Чего он только не рисовал в своем богатом воображении!

Потом он погрустил о своей первой большой любви. Было это… на четвертом курсе, когда он подрабатывал медбратом в детской поликлинике.

В пустом коридоре плакал мальчик лет трех. Плакал очень тихо, но так горько, что Глеб понял: это не капризы. Он разбирался в детских плачах — то был плач смертельного отчаяния.

На вопрос, где мама, мальчик показывал пальчиком в конец коридора и принимался плакать еще горше.

Глеб сперва решил: подкидыш. Приемы все окончены, даже полы в коридорах вымыты, а сам он собирал карточки по опустевшим кабинетам.

Потом подумал: а вдруг с мамой что–нибудь случилось, в туалете, например, упала, потеряла сознание, ее унесли, и никто не знает, что в коридоре поликлиники остался сын.

Он попытался взять мальчика на руки и спуститься с ним вниз. Но тот мотал головой и хлопал ладошкой по скамейке, на которой сидел. И всхлипывал так, что сердце Глеба разрывалось на части.

Появилась заплаканная мама мальчика. Глеб пошел провожать их и узнал печальную историю о неудачном замужестве, скандалах в семье и вытекающих из всего этого последствиях.

Как Робин Гуд, доблестный рыцарь Айвенго, Дон Кихот и прочие образы воплощенного благородства, вместе взятые, Глеб решил спасать мальчика, которого звали Митя, и его маму, которую звали Лена.

Мама Глеба поддерживала его как и чем могла и спустя несколько месяцев, была согласна принять их в свой дом — как семью сына. Папа не был в восторге, но не сопротивлялся, уважая чувства своих слегка не от мира сего ближайших родственников.

Почему его возлюбленная не хотела официального развода, Глеб узнал гораздо позже. Как, впрочем, и многое другое, что повергло его сначала в шок, а потом в долгую депрессию. Любовь продлилась около года, но оправлялся он от нее больше двух лет. У него и по сей день сжимается сердце, когда он вспоминает Митьку, которого полюбил, как родного, и с которым подружился, как редкий папаша способен дружить со своим сыном. Лену он тоже любил — ведь она была мамой Мити. Одно утешение, что все они уехали вместе с неудачным мужем и отцом далеко и навсегда — иначе не отсох бы Глеб.

Первый вечер не дал результатов. Голос не объявился.

Зато позвонил Боб и сказал, что Женя спрашивала о Глебе: подробности его жизни, интересы и так далее.

— Ну что, мужик, будешь гоняться за синей птицей или на землю спустишься?

— Можешь издеваться сколько влезет.

— Ладно, подождем, когда пройдет блажь. А Жене скажу — заболел.