Голос бездны

– Принято говорить о памяти, как о чём-то очень простом, так как память является нашей неотъемлемой частью. Но если вдуматься, всё оказывается не так просто, – лоб Алексея Степановича наморщился. – Утрата памяти это ведь не просто утрата способности вспомнить о каких-то нужных нам событиях и так далее. Существуют целые мифы о том, как человек утрачивал собственную память и пользовался чужой. При этом люди утрачивали не только память, но и личность, утрачивали собственную идентичность. Память ведь является основным фактором, определяющим личность человека.

– Вы разрабатываете какой-то новый препарат? – уточнил Лисицын.

– Да, мы надеемся на то, что наше средство позволит пробуждать глубинную память, – профессор торжествующе сверкнул очками.

– В каком смысле?

– Генная память.

– А нет ли опасности того, что кто-то воспользуется вашими разработками и направит их на создание психотропного оружия? Кому вы подчиняетесь? Вы же не засекречены, раз рассказываете об этом.

– Мы не только не засекречены, – хмыкнул Митькин, – о нашей работе официальные круги вообще не знают. Это не государственная программа, её никто не финансирует. Мы трудимся для себя, на свой страх и риск. В нашей стране, к сожалению, так часто бывает. Или не к сожалению, а к счастью? Энтузиазм, знаете, подгоняет пуще высокой зарплаты. Хотя средств, конечно, недостаёт…

– И что же? Есть результаты? – Сергей был заинтригован.

– Есть, – Митькин достал из внутреннего кармана куртки крохотный флакон и показал его Лисицыну. – Вот наш результат. Настоящий результат.

– Что это? – Сергей приблизил лицо к флакончику. Внутри он увидел десяток горошин бежевого цвета. – Это оно самое?

– Оно самое. Мы назвали этот препарат мемотрин.

– Зачем же вы сюда его привезли?

– Знаете, Сергей Владимирович, как-то боязно мне было оставлять это без присмотра. Я почему-то даже сейфу не доверился. Скажу вам по секрету, я перед отъездом даже всю документацию спрятал. Как-то неспокойно у меня на сердце.

За стенами дома низко и гулко пророкотал гром, угрожающе вздохнуло и зашевелилось небо.

– Начинаются страсти-мордасти, – подал голос из дальнего угла инструктор Василий, – сейчас хлынет.

– Вот видите, Алексей Степанович, – Лисицын вернул профессора к прерванной беседе, – вы сами чувствуете, что дело-то опасное. Стало быть, осознаёте, что затеяли сомнительное дело.

– Наука всегда играет с огнём, – Митькин с любовью повертел склянку перед глазами и передал Лисицыну.

– Шарики, обычные конфетки, – Сергей пожал плечами и возвратил флакон.

Профессор поставил флакон рядом с собой на лавку, и в ту же секунду за окном звучно ахнуло, сверкнула молния, хлынул дождь.

– Стихия, – с удовольствием произнёс Василий, глянув через плечо на окно.

– Сергей Владимирович, а не нальёте ли вы мне ещё чайку? – Митькин протянул свою кружку.

Дверь распахнулась, и в избу ввалился мокрый Пётр Чернодеревцев.

– Курорт! – рявкнул он. – Проклятая дыра! Чёрт меня дёрнул потащиться в этот поход! Экспедиция за бронхитом…

– Петя, – позвал его Сергей, – иди-ка сюда. Скидывай свои мокрые тряпки и наваливайся на кипяток. У нас тут всё готово.

Пётр, скривив недовольную рожу, сел за стол и начал медленно расстёгивать облепившую тело рубашку.

– Глотни пока моего чайку, а я себе сейчас налью, – сказал Сергей Лисицын.

– Я вам помогу, – поднялся профессор, – и не отнекивайтесь. Пётр хлебнул из чашки Лисицына, обжёгся и потряс головой, разбрызгивая вокруг себя воду.

– Ну что вы делаете! – воскликнула женщина за другим концом стола. – Пётр, вы прямо настоящий дикарь какой-то. А ещё бизнесмен…

Вернувшись за стол, Сергей уселся напротив Петра и внимательно оглядел его.

– Настроение дурное?

– Дурнее не бывает, – мрачно ответил Чернодеревцев.

Сергей покачал головой.

– А чего-нибудь повкуснее у вас нет к чаю? – спросил Пётр.

– Чего повкуснее? Сушки вон в том пакете, пряники имеются, – Сергей указал на дальний конец стола, и кто-то из женщин бросил в его сторону полиэтиленовый пакет, набитый пряниками, ванильными сухарями и сушками с маком.

– Давай пряники, а то я эти конфеты дурацкие прожевал…

– Какие конфеты? – удивился Сергей. – Тут никаких конфет не было…

– Да вон драже в баночке. Старые, судя по всему, уж горькие на вкус стали, – Чернодеревцев показал на флакончик, и Сергей молча взял из его рук склянку с препаратом профессора Митькина. Шариков значительно поубавилось.

– Ни хрена себе! – выдохнул Сергей в конце концов.

– Что такое? – подошёл профессор, увидел свой флакончик и улыбнулся, подслеповато щурясь в полутьме. – Ах, спасибо, что напомнили. Надо бы убрать.

Митькин быстро сунул флакон во внутренний карман куртки. Сергей проводил взглядом движение его руки, но ничего не сказал профессору. Нагнувшись к Петру, он негромко спросил:

– Ты целую горсть сожрал, что ли?

– Прожевал, но горько… Выплюнул сколько смог, – равнодушно объяснил Чернодеревцев, размазывая башмаком коричневую слюну по полу. – А тебе жалко, что ли, этой ерунды? Хоть бы вкусно было, а то прогорклые какие-то, небось не первый месяц тут лежат.