Голос друга

Предвидя свой арест, он отдал книгу Тибо Марселю.

— Береги ее, — сказал он, и повторил слова Мушкета: — Но от людей не прячь, голос ее не должен замолкать!

Глава четвертая ДУШИ ПРЕКРАСНЫЕ ПОРЫВЫ

…Передо мной знакомые преданья,

Где собран опыт трудных многих лет
И разума пытливые гаданья…

Н. Огарев

1

Косо летел по ветру сухой, колючий снежок. Белым дымом курились сугробы.

По пустынному проселку под серым мутным небом, среди полей с синеющей вдали полоской леса брели французские солдаты.

Усталые, голодные, обмороженные, шли они по страшному пути отступающей армии, — шли, кутаясь в лохмотья, спотыкаясь, часто останавливаясь.

В снегу, по обочинам, нередко попадались окоченевшие трупы в мундирах прославленных наполеоновских полков, пронесшихся всесокрушающим ураганом по странам Европы и только здесь, в этой ужасной, огромной, непостижимой России, нашедших свою бесславную гибель. Тускло поблескивали припорошенные снегом кивера и каски с орлами императора. Пушка на разбитых колесах уткнулась стволом в сугроб. Воронье с унылым карканьем кружилось над снежной пустыней.

Солдаты шли много дней — уж и не помнили сколько. Держась в стороне от Старой Смоленской дороги, они обходили утонувшие в снегу, словно уснувшие до весны деревеньки — хоронились от партизан. Но у них были более беспощадные враги — голод и стужа. И эти враги, не зная жалости, расправлялись с обессилевшими людьми: с неделю назад солдат было десять, осталось четверо…

Впереди шел барабанщик, совсем еще мальчик. У него были отморожены руки. На бледном, без единой кровинки лице застыли слезы. Безумным, остановившимся взглядом смотрел он на нескончаемые снежные просторы. За ним шли старик-гренадер в высокой медвежьей шапке, с длинным ружьем за плечами и толстый капрал с черным обмороженным лицом, обмотанным тряпками. Они несли носилки, кое-как сколоченные из жердей и древков знамен. На носилках, закутанный в лошадиную попону, стонал и метался в жару молодой офицер — Марсель Декав. Кто мог сказать, что у него — тиф, воспаление легких?

— Страшно мне, — шептал больной. — Страшно, снег, кругом снег!.. Не оставляйте меня здесь!.. Страшно, страшно!..

Порой, впадая в беспамятство, он начинал петь. И у людей, несших его, находившихся на пределе человеческих страданий, сжималось сердце, когда он слабым, срывающимся голосом пел о далекой прекрасной Франции, о ее золотых и багряных виноградниках, залитых солнцем, о девушке, ждущей милого дружка у колодца, или начинал выкрикивать куплеты «Карманьолы»…

Бедный Марсель! Видно, не суждено ему вернуться на родину, образ которой вставал перед ним в бреду… Чего только не пережил он после смерти своего дяди, якобинца Антуана Декава! Кумиром Марселя стал первый консул республики Наполеон Бонапарт. Юноша восхищался его блистательными победами. В простоте души он думал так: «Мой отец погиб в битве, при Вальми, защищая революционный Париж. Наполеон со славой продолжает его дело — спасает республику от злейших внешних врагов. Я должен встать под его знамена!»

Марселя не смутило даже то, что его кумир был провозглашен «императором французов». «Ну и что? — думал он, — всем известно, что у каждого наполеоновского солдата в походном ранце есть маршальский жезл! Маршал Ней — сын трактирщика, маршал Ланн — сын простого солдата!..» Марсель участвовал в победоносных сражениях под Аустерлицем и Иеной. А потом — русский поход. Бородино, которое даже император назвал самым страшным из своих сражений… Пылающая Москва… И — бесславное бегство…

Желтая заря погасла над дальним лесом. Спускались сумерки, когда они добрались до березовой рощи.

Капрал принес охапку хвороста. Гренадер срубил тесаком молодую сосенку.

Не так-то просто разжечь оледенелые сучья. Капрал вспомнил: в походной сумке командира есть книга. Достал ее, в раздумье полистал и сунул обратно в сумку. Нет, он не решится уничтожить эту книгу! Он знал, как командир дорожил ею: не расставался с ней во всех походах. Капрал вытащил из нагрудного кармана небольшую пачку писем, перевязанную тонким шнурком. Что поделаешь? Придется расстаться с этой единственной памятью о мирной жизни, казавшейся теперь сном, сказкой… Может быть, та, что писала письма, и не ждет его больше…

Вскоре на утоптанном снегу запылал костер.

К ночи стало холоднее, вызвездило. Откуда-то издалека донесся приглушенный расстоянием волчий вой, словно голос снежной пустыни. И люди придвинулись ближе к костру…

Марсель Декав умер на рассвете. Товарищи стояли, обнажив головы, над его телом возле потухшего костра. И снова, как вчера, как позавчера, — им казалось, что так было всегда — летел, кружился снег…

Они и не заметили, как в сумерках рассвета, прячась за стволами берез, в роще бесшумно появились косматые, неуклюжие тени — вооруженные вилами и косами мужики из ближней деревни.

2