Голос и ничего больше

Совпадение воображаемого с реальным вызывает к жизни двойника, и это явление, как известно, сопровождается жуткими ощущениями. Двойник является вместе с объектом а, двойник – носитель взгляда. То, что двойник – это зеркальное отражение с включенным в него объектом а, производит, скажем еще раз, жуткий эффект – аффект жуткого. Здесь стоит напомнить, что Лакан видит причину страха, жуткого страха, в частности, не в отсутствии чего-то или кого-то, а в сверхприсутствии, в угрожающей близости, в нехватке самой нехватки.

Аффект жуткого, между тем, лежит в основании психоаналитической эстетики. Свою работу «Жуткое» (1919) он начинает с лингвистического анализа немецкого слова das Unheimliche, которое практически невозможно перевести ни на какой язык. Так, Фрейд подчеркивает культурный контекст аффекта. Младен Долар, в свою очередь, отмечает историческое измерение жуткого: те примеры, к которым обращается в своей статье Фрейд, свидетельствуют об особой исторической ситуации, о том сломе, который произошел в культуре в XVIII веке. Итак, Просвещение. Итак, Современность.

Существует особое измерение жуткого, возникающее вместе с Современностью. То, что меня интересует, это не жуткое как таковое, но то жуткое, которое тесно связано с появлением Современности и которое постоянно настигает ее изнутри. Проще говоря, в прежних обществах измерение жуткого в значительной мере покрывалось (и скрывалось) зоной сакрального и неприкосновенного. Оно было приписано религиозному и социально утвержденному месту в символическом, из которого исходила структура власти, суверенности и иерархии ценностей. С триумфом Просвещения это привилегированное и исключительное место (исключение, обосновывающее общество) перестало существовать. То есть жуткое стало безместным; оно стало жутким в строгом смысле. Массовая культура, всегда чрезвычайно чувствительная к социальным переменам, успешно поддержала это – доказательством чему служит огромная популярность готической литературы и, затем, романтической[29].

Вместе с наступлением промышленной революции и рационализма происходит вторжение исключенного жуткого. Вся та «нечисть» – привидения, вампиры, чудовища, – которая знала свое место во времена господства религиозного дискурса, теперь, с приходом дискурса научности, оказалась неприкаянной. Несимволизируемая «нечисть» оказалась в совершенно новом положении – в качестве отброса Просвещения. Но не только жуткое оказалось эффектом Современности. Сам психоаналитический субъект – продукт Современности. Завершает свою статью Младен Долар следующим пассажем:

Психоанализ первым указал на системность измерения жуткого, присущего самому проекту Современности, не для того, чтобы заставить его исчезнуть, но чтобы сохранять его, удерживать его открытым. <…> Но то, что сейчас называют постмодернизмом – и это один из способов распутать все возрастающую неразбериху вокруг этого термина, – это новое осознание жуткого как фундаментального измерения Современности. Это подразумевает не выход за пределы модерна, но скорее осознание его внутреннего предела, его расщепления, присутствовавшего с самого начала. Лакановский объект а можно рассматривать как его простейшее и наиболее радикальное выражение[30].