Голос и звук

Закончу сентиментально. К этому предисловию я подбирался дважды. Первый раз взялся за него, когда лежал перед новым годом в больнице: у меня было время для литературных занятий. Стихов Марии Максимовой не читал давно; что-то помнил, но в общих чертах. Ее новый сборник меня обрадовал, взбудоражил, оживил, вернул в прошлое. Я предался воспоминаниям, хотя об ушедшей молодости особенно не вздыхал. Вместо того чтобы написать текст, предваряющий эту книжку, я написал стишок. Когда Маша предложила мне вставить его в это предисловие, я смутился, подумав, что это не очень скромно. Потом сообразил, что это можно сделать хотя бы потому, что стихотворение под названием «Косточка» (имелась в виду Навья косточка, или косточка Луз – хрящик бессмертия) само по себе является предисловием. На написание этой «Косточки» меня вдохновили стихи Максимовой: непосредственная спонтанная реакция. Пускай будут два предисловия. Почему собственно критика или как там назвать этот жанр должна быть только эссеистична?

КОСТОЧКА

Маше Максимовой

Косточка слюдяная
свернутая в клубок
мамку припоминая
возьми ее на зубок

сахарную сухую

раковину в горсти
вспомни жену плохую
чтобы ее спасти

спрятанная в ключице

бусина в пустоте
в скачке ночной волчицы,
в выпаренной воде

косточка-колокольчик

солнечный бубенец
швейной иголки кончик
в мутной крови сердец

косточка, что прочнее

кремня и миндаля
пламенно коченея
в черной дыре нуля

не смертоносным ядом

что в тайнике кольца
а неразменным кладом
под скорлупой ларца

косточка-невидимка

бледная на просвет
взятая с фотоснимка
где меня уже нет.

Вадим Месяц

3 февраля 2012 г. Пущино-на-Оке

Кануны

– Посвети мне, пожалуйста,

сквозь облака
фонарем Диогена…
– Озябла рука…

«Зеленые сестры на том берегу…»

Зеленые сестры на том берегу
лепечут о лете, растут на бегу.
А тот, что рыбачил, из тыщи один,
выходит, смеется, ловец-властелин.
Растерянно машет рукой,
и просит, но кто-то другой…

Дремучий валежник,

растрепанный путь,
где мир разгребает железную жуть,
а брат со сестрою глядят в водоем
и пьяною лютней глумятся вдвоем.

Керченское каприччио

Ночь со среды на четверг… Что же делать, чем буду утешен?
Спелою вишнею сыплется лето в ладони,
великанов и карликов, и крепость из черных кораллов
тушью густою выводят на влажной бумаге.
(Чтобы равными стать, необходимо упразднить промежуток).
Прочь гнет грядущего, не лучше ли
мастерство рисовальщика Ху, независимость расстояний.
В Цементной Слободке сойдемся мы вновь
и найдем отшлифованный камень
или косточку персика, обглоданную хрустящей волною.
Вода поднялась, просыпайся, железное сердце
(бальные тапочки пахнут харбинской смолой).
А потом расскажи, где китайский олень, где бумажное небо, –
вязнет в бархатном кашле бесчувственный мальчик-тапер.
Слышу, треснул рассвет и червивою розой раскрылся,
серафимом обугленным падает ночь на ковер.

«Им не удастся меня убедить…»