Голос из толпы. Дневниковые записи

В соседней парадной нашего дома повесился 16-летний парнишка. Ушел на неделю из дома, вернулся. Ребята со двора весь день к нему зачем-то бегали (оказалось, он задолжал им 80 рублей). В школе он остался на третий год в одном классе, учебу бросил… А в тот день было так. Мать ушла на работу, он выгнал сестренку из дома, заперся, пришла мать – он уже мертвый. Сестренка говорит: «Он меня выгнал, а сам качели себе делал». Повесился из‐за 80 рублей? Что-то не так. А может, и так. Жили они плохо, а он был «с чувствами», и чтобы не огорчать мать своим долгом и пр. и пр.

На культпоход только одной нашей группы Большой профсоюзный комитет университета выделил 240 рублей. Все-таки это сила – профсоюзная организация студентов! Точь-в-точь как на предприятии.

Стало известно, что секретарь ЦК компартии Словакии, самый видный деятель после Готвальда, – шпион30. Здорово!

По радио сообщили, что в Корее появился свой Александр Матросов. 18-летний боец прикрыл телом амбразуру. И такое чувство меня охватило! Подумалось: если бы Америка предстала в виде некоего существа, которое я держал бы за шею и которое глядело на меня глазами Говарда Фаста, Поля Робсона и Трумэна, я, не задумываясь, с радостью бы превеликой задушил это существо вместе с Фастом, Робсоном, Трумэном.

– Весной война будет, – шепчутся женщины.

9 декабря, воскресенье. На факультете висит объявление: кто потерял деньги, обращаться туда-то… Плоховато живется студентам, а вот надо же какая честность! О потерянных и найденных авторучках, платках и т. п. тоже сообщают.

Разговаривал с Кошкиным.

– Хорошо бы до войны успеть окончить университет, – сказал он настолько серьезно, что я ужаснулся: никогда не верил, что будет война, а тут человек умный, авторитетный считает за удачу, если в течение ближайших лет не будет войны. Вообще-то я тоже допускаю, что война может начаться хоть завтра, но в душе сопротивляюсь этому верить. Ну, а если воевать, так всем, всем пожертвую, чтобы разбить американцев. И даже погибнуть за наше общее дело готов, только хотелось бы погибнуть под конец войны, чтобы побольше убить янки.

23‐е, воскресенье. Был в нашем районном доме культуры. Танцуют девушки и парни – рабочие. У кого короткие юбки, у кого безобразные лица (шалавы). И парни всякие есть. Быстрей бы кончить университет. Тянет в среду этих людей, рабочих. Хочется писать о них, знать их самих, их жизнь. Жить, работать среди них31. Мне кажется, их жизнь не совсем такая, как о ней пишут современные писатели. Они пишут-то мало, потому что не знают рабочих, видят их издали.

27‐е, четверг. На днях было комсомольское собрание курса. Единогласно исключена из комсомола Лора Петрова за то, что в библиотеке С. Щедрина32 из ценной испанской книги вырвала 50 листов. На собрании она сказала: «Я это не раз делала: вырву, прочитаю, а потом снова вкладываю».

Я все борюсь с социалистическим реализмом. Что-то не удовлетворяет в нем, именно что-то, и на этом «что-то» строится вся наша литература, ее ограниченность. Из-за этого «что-то» почти все произведения наших писателей не могут быть исторически достоверными, эпоху по ним нельзя будет изучать.

Витька Калинин живет в профилактории. Заботятся о студентах!

У Юрки Саранцева от голода шелушится у губ.

Видел немцев-инженеров в маршрутном автобусе. Переживал за то, чтобы они, разглядывая нашу жизнь, смогли увидеть наше богатство и физическую полноценность людей. Немцы были дородные и головастые. Но автобус ехал в рабочем районе, и люди, что находились в автобусе и садились в него, были по внешнему виду жалки и убоги. У меня сердце обливалось кровью: то какой-то щупленький, в карман посадить можно, человечек, то сразу несколько давно не бритых мужиков в тулупах, правда, новых, а то вошла Коробочка33. Ну и образина! Не только немцы, а и я смотрел на нее с немалым удивлением… Что немцы о русских людях подумают? (Хотя я догадывался, что они у нас не первый год и знают наш город.)

И вдруг взяло зло: думайте что угодно, гады, смотрите пренебрежительно на щупленьких людей наших, на людей с широкими квадратными лицами. Эти люди сильнее, умнее, человечнее вас. Вас били и еще будем бить, и не смотрите так, не думайте… Наш скуластый (только в предместье) народ – великий народ, сердечный, умный, а вы…

Немцы подошли к выходу из автобуса. Там сидел старичок, высокий, хорошо одетый, в роговых очках, как у американцев. Вот, думаю, смотрите, какие и у нас есть физически красивые люди, и их, ежели собрать всех вместе, больше будет, чем в десяти Германиях. Только я так подумал, как немцы, подойдя к старичку, заговорили с ним по-немецки.

1952 ГОД

18 января, пятница. Вчера и сегодня был у Рыжика (кличка Юрия Коробовича), готовили шпаргалки к экзамену по славянской литературе. У Рыжика живет Юрка Саранцев и только на ночь уезжает от него Лешка.

Еда – хлеб с солью, но маловато (когда я уходил вечером, хлеба уже не оставалось) и кипяченая вода. Воды пьют много.