Голос крови

Магдалена краем глаза замечает в метре от себя красный огонек передвижной камеры: пишут пишут пишут. Она легонько толкает Сергея в бок. Тот вытягивает шею и тоже видит. Это приводит его в бешенство. Он встает в полный рост и, глядя на Манча сверху вниз, показывает пальцем на камеру и твердо говорит:

– Ты все это снимаешь… ублюдок! – Последнее слово он произносит по-русски, а затем срывается на крик: – Я понял твой замысел! Это ты подослал к Флебетникову своего режиссера… чтобы наврать ему с три короба и вывести из себя! Он не при делах! Ни он, ни я! Все твоих рук дело! Твоя ложь! Какая реальность, сплошное вранье!

У Манча такое лицо, будто его оскорбили до глубины души ни за что ни про что.

– Мистер Королев, как вы можете так говорить? Все это было! А если было, значит, стало частью реальности! Разве нет? Мистер Флебетников не притворялся, что он вне себя. Он был вне себя! Вас никто не призывал защищаться. Вы сами решили защищаться! И правильно сделали. У вас получилось атлетично и, добавлю, весьма эффектно. Вы профессионально занимались боксом? Случалось ли вам на ринге…

– НУ ВСЕ, ХВАТИТ! – не выдерживает Сергей. – А теперь послушайте меня! Никаких кадров с моим участием и никаких записей моего голоса! У вас на это нет авторских прав! Я подам на вас в суд, и это только начало! Вам все ясно?

– Но, мистер Королев, вы же подписали бумагу! – повторяет Манч тоном оскорбленной невинности. – Вы сами дали нам разрешение снимать все, что делаете и говорите в нашем шоу. Ваше слово для нас закон. Мы исходим из того, что вы человек слова. Вы подписали бумагу, в которой все изложено яснее ясного. Наш фильм представит вас в благоприятном свете, можете не сомневаться. Он, – отмашка в сторону Флебетникова, – на вас напал, вы ловко, с отвагой защищались от человека, который раза в два больше вас, как и любого в этом зале, и который застиг вас врасплох. Сами подумайте! В ваших же интересах появиться в шоу «Падение титанов». В Майами вы известны как необыкновенно щедрый покровитель музея, чтобы не сказать всей Южной Флориды. Наша программа покажет лицо этого человека. Продемонстрирует всему миру!

Магдалена обращает внимание, что журналист все записывает своей ручкой-диктофоном. Подобно Манчу, смакует каждую деталь. А что же Сергей? Он сдувается у Магдалены на глазах. Его крепкая, набухшая кровью шея будто съеживается… как и на диво вылепленная грудная клетка… широкие плечи словно усыхают. Пиджак, еще недавно обтягивавший эти сильные плечи, безвольно висит. Без слов понятно: он понял, что этот сморчок Сидни Манч его переиграл… его, всесильного русского, способного окоротить кого угодно и уж тем более такого мелкого жулика… и вот мелкий жулик заставил его, как медведя, сплясать при всех жалкий, постыдный танец… ведь он подписал бумагу! Он отдал им все права, как последний поц!

Напоследок Сергей награждает Манча уничижительным взглядом и тихим голосом, в котором кипит ярость, произносит:

– Надеюсь, вы меня услышали. Я не просил вас не показывать эту съемку. Я сказал, что вы ее не покажете. Кроме суда, есть и другие возможности. Этому не бывать. – Магдалена не видит глаза Сергея, зато хорошо видит глаза Манча. Тот столбенеет и только часто хлопает ресницами.

– Мистер Королев! Мистер Королев! – За их спинами возникает репортер. Сергей мечет в его сторону убийственный взгляд, но тощий, как телефонный шнур, Джон Смит рвется в бой. – Мистер Королев, вы показали настоящий класс! Я могу вам позвонить? Если вас это не… – Он прикусил язык. Брошенный на него взгляд – из тех, что не просто убивают, а зажаривают тебя живьем, чтобы потом сожрать.

Они выходят из особняка и направляются к воротам. Взор Сергея, устремленный в пустоту, не выражает ничего; нечто подобное Магдалена наблюдала в госпитале: пустые глаза пациентов за мгновение до ухода в небытие. Вдруг он что-то забормотал по-русски. Они идут рядом, но мысленно он далеко. Наконец, она не выдерживает:

– Сергей, что ты там бормочешь? Вернись на землю!

Он с горечью на нее глядит, но по крайней мере переходит на английский: