Он сорвался, понимает это, но ничего не может поделать. Подходит к водительскому окну, Магдалениному окну, склоняется и, едва не прижимаясь лицом к стеклу, вопит:
– ПРОЕБАЛА ШАНС… ЎCONCHA![16]
Краем глаза он замечает, что люди на тротуаре на той стороне улицы останавливаются поглазеть, но удержать крика не может. Оторвавшись от стекла и выпрямившись, он орет на Магдалену с расстояния каких-то полутора футов:
– ПРОВАЛИВАЙ! ВАЛИ ОТСЮДА! ИСЧЕЗНИ ИЗ ХАЙАЛИИ! ИСЧЕЗНИ С МОИХ ГЛАЗ!
Магдалена не заставляет просить дважды. Она бьет по акселератору, покрышки визжат, и машина, кажется, прыгает вперед, будто зверь. Нестор провожает ее взглядом не отрываясь, следит, как она, визжа, на двух колесах влетает в поворот, и на один кошмарный миг КОШМАРНО ВИНОВАТЫЙ миг боится, что машина перевернется:::::: АЙ, МОЯ МАНЕНА! ПРЕКРАСНЕЙШЕЕ СУЩЕСТВО НА СВЕТЕ! МОЯ ЕДИНСТВЕННАЯ ЛЮБОВЬ! МОЯ ЖИЗНЬ – ЧТО Я НАДЕЛАЛ?! Я НАЗВАЛ ТЕБЯ CONCHA, И ВСЯ ХАЙАЛИА СЛЫШАЛА! А теперь я больше никогда не смогу сказать тебе, что боготворю тебя… что ты моя жизнь!:::::: Но, слава богу, машина выправляется и скрывается.
Еще несколько прохожих останавливаются поглазеть. Лучше и ему убраться отсюда. Нестор забирается в «камаро», но вместо того чтобы тронуться, откидывается на сиденье и замирает. Только тут он замечает, что тяжело дышит, едва ли не хватая воздух ртом, а сердце колотится о ребра, будто внезапно захотело выпрыгнуть…
Сквозь лобовое стекло Нестор видит, что́ покидает… хибарки ровными рядами поджариваются в бескрайней и сухой бетонной прерии… груз вины, мысли о брошенном, безнадежность; три вещи: безнадежность, страшное расточение и вина; но вина из них тяжелее.
Макака-обоссывака
Морис Флейшман, здоровяк-медведь и миллиардер, расстегивает запонку и до упора закатывает рукав рубашки, освобождая место для инсулиновой иглы… и как всегда, напрягает мышцу, показывая Магдалене, что под этой мягкой плотью таятся медвежьи сила и мощь… И, как всегда, Магдалена просит «Расслабьтесь, мистер Флейшман», а он всегда слушается, очевидно забывая, сколько раз уже они разыгрывали эту прелюдию.
Нередко Флейшман в этот момент вставляет какое-нибудь фривольное, не явно фривольное… а так, с намеком, замечание. В этот раз он говорит:
– Послушайте, вы молодая, красивая. Ну, расскажите, как вы развлекались с нашей прошлой встречи.
Магдалена неизменно пытается перевести все в веселую пикировку:
– Ой, не уверена, что вы сможете это вынести, мистер Флейшман.
Он смеется.
– А вы попробуйте, – веселится Флейшман. – Возможно, вы оч-чень удивитесь!
Смешки, смешки.
Вообще-то, все это настолько неинтересно, что Магдалена, сама того не сознавая, принимается перебирать в уме, как делает не меньше полудюжины раз за день, плюсы и минусы своей новой работы. Выучившись в ВУЭ, Всемирном университете Эверглейдс, на медсестру, она три года работала в джексоновской клинике. В прошлом году – в детской хирургии. Но могла ли она устоять, когда в клинике, одной из самых крупных и знаменитых на Юге, один из самых известных врачей, прославленный психиатр Норман Льюис, лично пришел и позвал ее к себе в ассистенты? У Магдалены голова пошла кругом: это просто сказка! Норман вытащил ее из кубинского «гетто», как она теперь думала о Хайалии, и познакомил с великолепием и приключениями большого мира. Меньше чем через полчаса здесь будут «60 минут» – и не просто «60 минут», а звезда передачи Айк Уолш – чтобы побеседовать с Норманом о… порнографической чуме.
Не успевает Морис Флейшман перешагнуть порог и захлопнуть за собой дверь на подземную парковку, как из кабинета показывается доктор Норман Льюис и движется к Магдалене с таким видом, будто не может больше сдерживать смех. Доходит до нее – и
– Морис Флейшман! – заходится он, обнимая Магдалену за талию. – Мо Первый!.. Аристократический фасад Майа