Голос крови

Не дожидаясь ответа, Кармина метнула в незнакомца первый нож. Это был отличный бросок, он стоил сотен часов тренировок. Нож прошел сквозь капюшон и прибил его к стене. Сообщницы увидели лицо незнакомца – он был молод, светловолос, бородат, с тонкими чертами лица. Под правым глазом виднелась родинка, похожая на слезу, – она придавала лицу еще больше изысканности.

Мужчина поморщился, расстегивая плащ, и нечаянно выронил из рук пыльную книгу. Наклонился, чтобы поднять ее, но Кармина оказалась быстрее – пнула книгу, отбросила в дальний угол. В то же мгновение она метнула в незнакомца второй нож. Тот ухватился за бок, застонав от боли. Туше!

Мужчина споткнулся и задел ногой темный предмет в углу. Это был старый патрульный автомат, успевший за тридцать лет проржаветь. Однако удар его пробудил: автомат загудел, начал вращаться, вначале с трудом, затем всё быстрее. Из медных рупоров раздался пронзительный звук. Либертэ зажала уши, с улицы послышался лай бродячих собак. Закрывая рану рукой, светловолосый повернулся к окну, затем посмотрел на книгу, что лежала в пыли. Нет, до нее не добраться.

Мужчина что-то достал. В свете люксоматона Либертэ успела увидеть, как в руках у него появились два стеклянных шарика. Кармина приготовилась защищаться, но светловолосый просто бросил шарики себе под ноги. Они звонко ударились об пол и разбились.

И в ту же секунду комната наполнилась густым белым дымом, стремительно окутавшим всё вокруг, а в воздухе запахло железом. Автомат продолжал издавать невыносимые звуки. Либертэ старалась задержать дыхание, но было поздно: в легкие уже проник белый дым. Она ощутила вкус железа во рту. Кармина прижала к лицу платок, стараясь понять, откуда ждать следующего удара. В тумане золотой точкой светился люксоматон.

Светловолосый исчез; Кармина бросилась к окну, стала жадно вдыхать свежий воздух. Вскоре сквозняк разогнал весь туман. Либертэ дрожала как осиновый лист. Кармина помогла ей встать.

– Уходим! – закричала она, стараясь перебить звук сирен. – Через пару минут здесь будут дружинники!

Либертэ глубоко вдохнула, выдохнула. Она боялась почувствовать боль в легких, но всё, похоже, обошлось. Она дышала как обычно. Что бы ни было в этих стеклянных шариках, похоже, оно оказалось неядовитым.

Кармина бросилась к нише, открывшейся за книжным шкафом. Нечего и думать, чтобы уйти без добычи! Она схватила наудачу несколько предметов – золотой крест, парочку драгоценностей из шкатулки – и запихнула всё это в сумочку. Рядом с затихающим автоматом что-то блестело – золотистый переплет книги, оброненной незнакомцем. Руки Кармины занимала добыча, она просто кивнула в сторону книги и крикнула:

– Бери скорей! Проваливаем!

Либертэ с трудом поднялась. Мысли путались, казалось, она только что очнулась от сна, но никак не могла вспомнить его содержание. Здесь был светловолосый мужчина… он что, плакал? Да, похоже на то. И где же он теперь? Либертэ взяла книгу. Кармина потянула ее за собой вниз по лестнице. Девушки стремительно пересекли сад. В окнах соседних домов зажигался свет.

Когда дружинники наконец продрались сквозь заросли, то нашли только брошенный кем-то люксоматон с разболтанной пружиной и черный плащ, прибитый к стене острым ножом.

Глава 2 Кровь помнит всё

Тот, которому есть что скрывать, отвергает идеалы равенства и братства. Действуя втайне, он ставит себя выше сограждан. Такого человека мы вправе подозревать. Такого человека мы признаём виновным.

Из речи Жака Вилена, 1874

Либертэ перепродавала краденое. Вообще-то она обслуживала рекламные автоматы, и это предполагало ежедневные разъезды. На бульварах часто случались пробки; некоторые улицы, поврежденные во время Второй революции, были в плачевном состоянии. На покореженной мостовой паромобили повреждали колеса, а лошади – подковы.

Потому никто не удивлялся, что Либертэ заканчивала дела на час позже. Этого часа как раз хватало, чтобы заехать на улицу Дюларбен и найти нужный дом, оклеенный плакатами с рекламой микстуры. По шаткой лестнице Либертэ поднималась на четвертый этаж, стучала в дверь. Открывала грузная хмурая женщина, за юбки которой цеплялось трое или четверо малышей. Вместо приветствия она неизменно ворчала в щель:

– Вам кого?

Ответ Либертэ тоже был неизменным:

– Мне заказали шестеренки для сломанного карманного театра.

Не меняя выражения, женщина открывала дверь шире, чтобы Либертэ могла протиснуться. Квартирка всегда была наполнена паром: на чугунной плитке кипел огромный котел. В темной комнате в глубине жилища сидел тот, кто нужен был Либертэ. Лицо его было мрачным, как тень. Либертэ знала только его имя – Паолино – и, честно говоря, не стремилась узнать больше.