Голос крови. Антология

Тридцать лет миновало.
Где сестра моя. Тику, не ведал никто.
Тридцать лет миновало.
Как пропала она,
И одни говорили: «Мертва»,
Другие: «Сбежала».
Я же вырос, писцом стал в храме великого Ану.
В молитвах сестру вспоминал.
Но не думал, что снова увижу.
Но в тот вечер увидел ее.
Возле колодца, на площади
Люди толпились.
Двух чужаков окружив.
Мужчина одет был по-царски.
Серьги сияли в ушах.
На плаще золотые застежки.
Пояс с кистями, но сам — безоружен.
Смотрел он надменно,
И волосы в свете заката пылали.
Девушка возле него — как верховная жрица.
Вся в украшениях, в светлой одежде.
Вдруг повернулась — узнал я сестру.
Темные волосы волнами падают.
Ими ветер играет.
Лицо, что я помнил, и все же чужое.
Тридцать лет миновало,
Но она, как и прежде
— Юная дева, весенний рассвет.
Я подумал: «Ее дочь или просто похожа».
Не подошел и остался стоять, наблюдая за ними.
О чем говорили они, я не слышал.
Но видел, что спор завели горожане,
Пытались узнать, что за люди.
Чужак же молчал, а потом рассмеялся и крикнул;
«Объясни же им. Тику!»
И я понял — это и правда сестра.
Она повернулась, шагнула вперед.
Эльишби, кузнец, заступил ей дорогу.
Был он высок, она до плеча ему не доставала.
Ни слова сказать не успел он —
Сестра моя, Тику, ударила вдруг по щеке его,
Резко, открытой ладонью, как женщины бьют.
Отлетел от удара он, рухнул на камки.
Застонал, шевельнулся, подняться не смог.
Она ж засмеялась.
И увидели мы, что глаза чужаков,
Как глаза тех зверей из степи,
Что добычу почуяли, вышли на след.
Отпрянули люди от них,
Чей-то голос раздался:
«Знаю, знаю его! Из Ниппура он, демон рыжеволосый.
Жаждущий крови и смерть приносящий!»
Вместе с другими бежал я оттуда,
О сестре никому не сказал я ни слова.
Лишь втайне оплакал ее, понимал;
Не человек она больше, но демон.
Так пьющие кровь на холме поселились,
В заброшенном доме.
В страхе люди дары в этот дом приносили.
Раз или два богачи рабов приводили туда и овец
Демонам в жертву.

Так надеялись смерть отвести от Урук а. Но ночами страшились дома покидать. Так дни проходили, убивала луна, и близился праздник.

— Луна ушла, — сказала Тику.

Они сидели на крыше, на плетеных циновках, и смотрели вниз. Звезды отражались в водах канала, и город темнел впереди, словно огромный курган, словно гряда облаков. Вдалеке мерцали огоньки двигались, вспыхивали и гасли — священная река очищала душу и тело, и в ночь перед праздником люди молились на берегу. Ветер доносил обрывки музыки, ритм барабанов и звуки струн.

— Завтра праздник, — сказала Тику.

Эррензи лег, заложив руки за голову. Его волосы разметались по циновкам, а глаза сейчас казались темнее ночи.

— Праздник — прекрасное время, — отозвался он и улыбнулся. Тику знала эту улыбку, жестокую и легкую одновременно. Она означала, что впереди кровавое веселье, и можно забыть об однообразии и скуке. — В праздник люди беспечны, они пьют и веселятся, и оттого кровь их много лучше…

— Да, завтра в храме Иннаны, — согласилась Тику.