Голос мертвых

О, как вскипела тут страсть жившего во мне вампира, но я заставил его отступить и любил ее только как мужчина, как человек. Поступи я иначе, ее первый опыт в любви мог стать для нее последним...

* * *

Теперь позволь мне объяснить, что же все-таки произошло.

Из праздного ли любопытства или по каким-то иным причинам в своих снах я отыскал Марилену — я был совершенно ею очарован и соблазнил, обольстил ее. Точнее, наверное, сказать — мы соблазнили друг друга.

Но, спросишь ты, как же могла она, будучи по сути еще невинным ребенком, обольстить меня? И я отвечу тебе: потому что сны не представляют собой опасности. Что бы ни случилось во сне, когда просыпаешься, все остается по-старому. Она могла воплотить все свои сексуальные фантазии, не опасаясь последствий этого воплощения. Ты можешь также спросить меня, каким же образом я, Фаэтор Ференци, даже во сне, мог стать кем-либо еще, кроме как Вамфиром? Но еще задолго до того, как я превратился в вампира, я умел мечтать и видеть сны. Когда-то я был обыкновенным человеком! То, что волновало меня в юности, по-прежнему продолжало время от времени беспокоить меня в моих снах. Старые страхи, чувства, эмоции, страсти и желания...

Думаю, ты понимаешь, что я имею в виду: все мы знаем, что, даже когда тот или иной наш опыт, то или иное событие в реальном мире теряет свою новизну, утрачивает свое значение, в своих снах мы по-прежнему можем вспоминать о них и заново переживать с неменьшим, чем прежде, волнением и возбуждением. В своих снах я, например, имел обыкновение вспоминать момент своего перерождения, ту минуту, когда я от своего отца получил яйцо и превратился в вампира. Да-а-а... такие сны по-прежнему наводят на меня ужас! Но в холодном свете дня все эти страхи куда-то уходят, забываются, исчезают в тумане прошлого, и я вновь перестаю быть неопытным юнцом и становлюсь Ференци. — Соединение наших с Мариленой снов не было, однако, случайным — я ее искал и, в конце концов, нашел. И однажды проникнув в ее сны, я уже мечтал — как мечтал бы об этом любой мужчина на моем месте — увидеть и познать ее во плоти. Еще раз повторяю: это не были обычные сны. Я обладал возможностями вампира, а она была провидицей. А такого рода дар близок к телепатии. Мы в действительности проникали в сны друг друга, а потому имели возможность взаимно познать наши тела.

Обмен нежностями и ласками, а потом и неистовые любовные игры происходили в ином мире — мысленном, а потому отсутствовала необходимость избегать чего-либо, от чего-то отказываться. Таким образом, когда мы наконец встретились, мы чувствовали себя давними любовниками. Однако при всем этом Марилена по-прежнему оставалась девственницей, ее тела реально не коснулся ни один мужчина... во всяком случае — пока. Следует учесть, однако, что я все это понимал, а она — нет. Она считала, что смогла увидеть будущее только благодаря собственному дару без какого бы то ни было вмешательства извне. Она даже не подозревала, что в ее снах ею руководил я, пользуясь своей способностью к внушению, даром обольщения, свойственным вампирам, и... и еще многими своими талантами, издавна присущими мне... Она всего лишь воображала, что мы и в самом деле любовники. Кто знает, возможно, мы действительно стали бы ими. Но я был не настолько глуп, чтобы объяснять ей все это и разрушать ее иллюзии.

Тебе, вероятно, может прийти в голову вопрос: как же могла эта прекрасная юная девушка, свежая и гладкая, как яблочко, обладающая здравым умом и великолепным телом, приходить в возбуждение и получать удовлетворение от такого древнего бессмертного существа, как я, всего покрытого шрамами, жестокого, обладающего необузданным нравом и вселяющего во всех ужас. Я был бы удивлен, случись иначе и не приди такая мысль тебе в голову. Но потом ты, скорее всего, вспомнишь о гипнотическом даре, которым обладают Вамфири, и решишь, что нашел ответ, раскрыл эту тайну, подумаешь: “Она против своей воли стала игрушкой в его руках”. Что ж, не стану отрицать: до Марилены все именно так и происходило. Но только не с ней!