Голос моего сердца

И все-таки, будучи ребенком, я радовалась этому пресному рису и картошке. Но только при условии, что рядом с ними стоял соблазнительный яблочный пирог.

– Геката, милая, почему ты не ешь?

Я поймала себя на том, что безмолвно пялюсь в бокал с вином, пристально разглядывая собственное отражение.

Оно выглядело искаженным, словно я – не я.

– Геката? – голос мамы звучал обеспокоенно. – У тебя точно все хорошо?

– Все нормально, – заверила я, наконец посмотрев ей в глаза. – Просто… Голова болит.

Порой у родителей появлялся некий бзик, и они страстно желали собраться за ужином всей семьей.

Честно говоря, я не видела в этом никакого смысла, ведь делиться новостями можно в течение дня. А вот говорить с набитым ртом – моветон и в целом выглядит отвратительно.

Несмотря на то, что назывались они семейными, в подобные вечера собирались абсолютно все: я, родители, Карла, поварихи, даже Джейсон (для напоминания: он – мой водитель с вечно отдаленно-мечтательным выражением лица). Иногда мама приглашала даже семейство Лу, что было явным перебором.

Да, они – наши близкие друзья…

Но не семейство же, в конце концов.

Единственный плюс присутствовал во всей этой показухе – бокал вина лучшего производства, то есть нашего. Нет, пить без меры все еще запрещено, однако мама всегда была снисходительна ко мне в этом плане. «Под присмотром маменьки можно!» – каждый раз подмигивая, восклицала она.

Ах, послушать бы этот сладостный смех, переполненный переливающимися нотками ласкового сопрано, еще раз. Жаль, что в последнее время этого нет: черты гнета и тоски поглотили свет милой женщины.

В общем, чувствовала я себя во время приема пищи несколько некомфортно, но сносно. Вот Карла с двумя изюминками вместо глаз, вот Джейсон с четвертинкой апельсина вместо улыбки, вот мама с щечками-персиками. Но где же голова-яйцо?

Отца не было.

Нотка тревожности вновь кольнула сердце.

– А где отец? Снова…

Мама, подобно увядающему цветку, поникла.

Она не умела врать. Как и всех искренних людей, ее можно читать подобно книге, где все мысли изложены последовательно, а язык используется наиболее простой для всех читателей.

Даже учитывая мое настороженное отношение к отцу и нежелание контактировать без особой необходимости, острое чувство несправедливости разожглось ярким пламенем внутри сердца.

Я была готова испепелить все на пути, в том числе – эгоиста, не имеющего ни капли эмпатии, способного безотчетно обижать свою жену.

Почему он постоянно пропадает? Что за дела первой необходимости, которые никогда не кончаются?

– Мисс Ли, – вступилась Карла, глазами пытаясь загипнотизировать меня, – ответы на рабочие вопросы Вам знать пока что не полагается.

«Ага, хорошая увертка, Карла, – подумала я, пытаясь отвлечься с женщины на еду и бездумно закидывая куски запеченной курицы в рот. – Интересно, а сама мама говорить умеет? Или язык проглотила?»

Меня настигла новая волна ярости, но на этот раз не на отца.

Как человек может быть настолько мягкотелым, что, даже будучи осведомленным об ужасном отношении к себе, готов продолжать терпеть унижения? А если уж избрал подобный путь – что ж, это его личное дело, мне плевать.

Вот только будь добр не прятаться за спину других, стыдясь себя. Каким бы ничтожным ты ни был, смирись с собственной участью и иди, гордо подняв голову.

Возникло желание подойти к матери, наклониться к ее уху и завопить эти слова что есть мочи.

Но я продолжала сидеть и уплетать ужин.

В это время она подала голос:

– Геката, ситуации бывают разные, сама понимаешь… Все люди допускают ошибки, главное – сознавать их и двигаться дальше, стремясь к новой версии себя. Ты со мной согласна?

Внезапно Карла возбудилась:

– Госпожа Ли, Вам необязательно…

Но мама сделала останавливающий жест рукой и с нежностью посмотрела на помощницу.

– Карла, все хорошо. Я уверена, что мы со всем справимся. Правда, дочка?

– Я доела, – улыбнулась я, как бы пародируя мать.

И, со звоном поставив тарелку на стол, встала, чтобы уйти в свою комнату.

Здесь делать было нечего. Ситуация ясна.

Казалось, самого близкого человека неотвратимо отталкивало от моего мира. Я не понимала логики столь родной мне женщины.

Однако прекрасно сознавала единственную вещь – наши параллели никогда не пересекутся. Они попросту несовместимы.

Если она выбрала страдания, я не собираюсь вмешиваться.

– Милая, – позвала мама, когда я почти вышла из гостиной, – прости за все.

В своей комнате я не могла думать ни о чем другом, кроме отца. Не имея точного представления о том, что происходит, я рассматривала наиболее худшие варианты, такие как измена или другое предательство.

Так или иначе, доверия к нему я не питала никогда, но теперь обстановка стала еще хуже. Более того, когнитивный диссонанс, возникший из-за неожиданного поведения матери, буквально разъедал изнутри.

Все это время я восхищалась концепцией сильного человека, которую сама себе и придумала?

Нет.

Думать об этом дальше – значит ковырять уже без того кровоточащую мозоль.

Я начинала разочаровываться в людях.

Хотела абстрагироваться от ненавистного окружения.