Голос моей души

Я шагнула вперёд, попутно принюхиваясь к содержимому чашки. Ну да, можно назвать это и успокоительным. За месяц или за три, тут уж всё зависит от организма, принимающий этот настой успокоится так, что ни о каких нервных срывах речи и правда не пойдёт. Человек будет спокоен, послушен и совершенно безразличен к окружающему миру. Ни тебе скандалов, ни истерик, ни попыток побега. И постриг примет без вопросов и слёз, и все бумаги, какие нужно, подпишет, причём заметим: не под пытками и не под страхом смерти.

Я вошла в комнату, морально готовясь. Что-то я сейчас увижу. Бедняга Андре. Девочку-то я, конечно, вытащу, но если их "успокоительное" уже дало свой эффект, результат может сильно ему не понравиться. А можно ли дать делу обратный ход, я, признаться, не уверена. Не специалист я по целительству.

Оторвав взгляд от подноса, я увидела стоявшую возле тёмной оконной решётки Антонию. Девочка, в свою очередь, обернулась и теперь хмуро смотрела на меня. Увиденное удивило меня по двум причинам, впрочем, не сказать, чтобы неприятно. Во-первых, Антония Сафэйра выглядела старше, чем я ожидала. Правда, я быстро поняла, почему. По рассказам Андре я привыкла думать о ней как о четырнадцатилетнем подростке. Однако Антонии уже шёл шестнадцатый год; в этом возрасте девушек её происхождения нередко выдают замуж. К тому же одни взрослеют раньше, другие позже, как с физиологической, так и с психологической точки зрения. Антония была скорее из ранних. Не говоря уж о том, что трудно оставаться ребёнком после того, что произошло с ней в последнее время. Тут и десятилетний бы повзрослел.

Второе приятно удивившее меня наблюдение заключалось в том, что девушка совсем не была похожа на человека, которого опаивают средствами, воздействующими на психику. Её кожа была нездорово бледной, под глазами залегли круги, но взгляд был совершенно осмысленным, а осанка - прямой. Антония была худенькой девочкой не слишком высокого роста, то есть обладала довольно хрупким телосложением, но вот на лице читался характер. Вздёрнутый носик, тонкая линия упрямо сжатых губ, острый подбородок и впечатляющие тёмно-серые глаза. И чертенята, сдерживаемые своей хозяйкой на дне этих глаз, не обещали в данный момент мне как представительнице монастыря ничего хорошего.

Как я и ожидала, дверь позади меня даже не думали закрывать, так что я заговорила с пленницей как ни в чём не бывало.

- Добрый день, сестра. Я принесла тебе немного еды.

Серые глаза недобро сверкнули.

- Я тебе не сестра, - огрызнулась Антония, демонстративно отворачиваясь к окну.

- А, должно быть, ты не монахиня, - наивно интерпретировала её слова я. - Я тоже пока ещё только послушница.

Девушка, не оборачиваясь, безразлично передёрнула плечами. Я аккуратно поставила поднос на стол.

- Наверное, ты плохо себя чувствуешь, раз не выходишь к общей трапезе? - продолжила щебетать я, расставляя посуду на столе, но только очень медленно. - Сегодня еда очень вкусная и полезная, надеюсь, после неё тебе станет лучше. Я тут совсем недавно, и сразу начала работать на кухне. Может, пока и не всегда хорошо получается, но ты не волнуйся, мясо не я тушила, а сестра Белария. А если я неправильно к тебе обратилась, так ты не сердись. Я думала, тут всех сёстрами называют.

Хлеб перекочевал на стол, тарелка с мясом пока ещё находилась у меня в руках. Антония всё-таки обернулась и уставилась на меня, как на ненормальную. В её глазах читалось некоторое недоумение по поводу моей болтливости в сочетании с желанием чем-нибудь в меня запустить, дабы заставить заткнуться, а заодно сорвать на мне собственную злость. Да, характер налицо, и умение сдерживать собственные эмоциональные позывы - тоже, пусть и не полностью. Думаю, мы с ней сработаемся.

- Песенка такая вспоминается... - Моя болтовня успела слегка притомить охранницу, и та теперь следила за разговором (точнее сказать, монологом) вполуха. -

"Однажды летом три сестры Отправились в страну, Где реки бЫстры и шустрЫ, У берега в плену," - безмятежно напела я, ставя на стол горячее блюдо.

Глаза Антонии широко раскрылись. Теперь она не сводила с меня пытливого взгляда. Ещё бы, ведь эти стихи когда-то давно сочинила она сама. И показывала их только отцу да ещё одному человеку.

- Откуда такая песенка? - с деланным безразличием спросила она.

Безразличие вышло не очень натуральным, но у охранницы не было причин выискивать подвох, так что она не насторожилась. Вышло бы куда хуже, если бы Антония бросилась ко мне и схватила за грудки с воплем "Откуда ты знаешь эту песню?!". Такой риск присутствовал, но девушка молодец, сумела сориентироваться.

- Спел когда-то один знакомый, - прежним беззаботным тоном ответила я. На подносе теперь оставалась только чашка с компотом. - Он много поэтов знает, даже лично с ними знаком. Если ему стихи нравятся, сам разыскивает авторов, встречи назначает. В общем, суетой живёт. То ли дело наша монастырская жизнь - тихая, спокойная, - благочестиво завершила свою речь я. - Ой, а что это у тебя за цветок тут растёт?