Голос ночной птицы

— Не медведь ни хрена.

Шоукомб повернулся к автору этой последней декларации, блестя потеками жаркого на подбородке:

— А? Ты чего там говоришь?

— Не медведь, говорю, он.

Мод вышла вперед, подсвеченная сзади огнем очага. Голос ее был по-прежнему визглив и неразборчив, но она старалась говорить как можно медленнее и отчетливее. Эта тема, как предположили и Вудворд, и Мэтью, была ей очень небезразлична.

— А кто, если не медведь? — спросил Шоукомб.

— Не просто медведь, — поправилась она. — Я его видела. Ты — нет. Я знаю, кто он.

— У нее тоже мозги набекрень, — пожал плечами Шоукомб, обращаясь к Вудворду.

— Видела, — повторила старуха, и голос ее зазвучал тверже. Она подошла к столу и остановилась рядом с Мэтью. Отблеск свечи падал на изборожденное морщинами лицо, но глубоко посаженные глаза оставались в тени. — У двери я стояла. Вон где, у двери. Джозеф шел домой. И наш мальчик. Я видела, они вышли из лесу, шли по полю. Меж ними олень висел. Я подняла фонарь, стала им орать... а тут вдруг эта тварь у них сзади. Ниоткуда встал. — Она подняла правую руку, костлявые пальцы сомкнулись на ручке несуществующего фонаря. — Я мужа хотела позвать, но ничего не крикнула. — Она сжала зубы. — Пыталась. Пыталась. Бог меня лишил голоса.

— Да уж скорее тебя крепкое пойло голоса лишило! — грубо захохотал Шоукомб.

Старуха не ответила. Она молчала, дождь колотил по крыше, да треснула в очаге сосновая ветка. Наконец старуха вздохнула — глубоко, прерывисто, с непередаваемой горестью и смирением.

— Мальчика нашего убил, а Джозеф и повернуться не успел, — сказала она, ни к кому не обращаясь. Мэтью показалось, что она смотрит на него, но он не был в этом уверен. — Голову ему снес, просто когтями махнул. И навалился на мужа, и ничего уже было не поделать. Я побежала, бросила в него фонарь, да только он большой. Страшно большой. Встряхнул своими здоровенными черными плечищами и поволок оленя прочь. А мне оставил, что осталось. Джозефу распороло шею, дыхательное горло и вообще. Три дня умирал.

Старуха мотнула головой, и Мэтью увидел влажный блеск в ее глазных впадинах.

— Бог мой! — произнес Вудворд. — И не было соседей, чтобы прийти вам на помощь?

— Соседей? — переспросила она недоверчиво. — Не, соседей тут нету. Мой Джозеф траппером был, с инджунами малость торговал. Так живем. Я чего тебе говорю: Одноглазый — не простой медведь. Тут, в этой земле, все темное, злое, жестокое. Когда ждешь домой мужа и сына, фонарь поднимешь и хочешь их позвать, тут что-то на них наваливается, и ничего у тебя нет. Вот это и есть Одноглазый.

Ни Вудворд, ни Мэтью не знали, что ответить на эту страшную историю, зато у Шоукомба, который продолжал хлебать варево и запихивать в рот кукурузный хлеб, нашелся ответ.

— А, блин! — завопил он, хватаясь за челюсть, и лицо его исказилось от боли. — Женщина, ты чего в этот гадский хлеб насовала? — Он полез пальцами в рот, пошарил там и вытащил какой-то небольшой коричневый предмет. — Чуть себе зуб не сломал об эту хренови... Мать твою! — Вдруг до него дошло, что он держит. — Это же и есть зуб!

— Мой небось, — сказала Мод. — Шатался у меня сегодня утром.

Она выхватила зуб из пальцев трактирщика и, не ожидая, чтобы он сказал еще что-нибудь, снова вернулась к своим обязанностям у очага.

— Проклятая старуха на ходу рассыпается! — мрачно бросил ей вслед Шоукомб.

Он дернул еще рому, покатал его во рту и снова занялся ужином.

Вудворд разглядывал кусок лепешки, который только что погрузил в свою миску. Потом очень вежливо откашлялся.

— Боюсь, у меня аппетит несколько поубавился.

— Чего? Уже не голодны? Так давайте его сюда! — Шоукомб схватил миску магистрата и перевалил ее содержимое в свою. Он решил пренебречь столовыми приборами в пользу собственных рук, жаркое капало у него изо рта, оставляя пятна на рубашке. — Эй, клерк! — промычал он, пока Мэтью решал, стоит ли рисковать найти в хлебе гнилой зуб. — Если захочешь поиграть с девкой, я тебе десять пенсов плачу за посмотреть. Не каждый день видишь, как девственник вставляет телке.

— Сэр, — перебил Вудворд голосом, в котором появилась острота. — Я уже вам сказал, наш ответ — нет.

— А чего это вы за него говорите? Вы ему кто, отец, что ли?

— Нет, не отец. Но я за него отвечаю.

— А какого черта за двадцатилетнего мужчину кто-то должен отвечать?

— В этом мире полно волков, мистер Шоукомб, — сказал Вудворд, приподняв брови. — И молодой человек должен быть очень осторожен, чтобы не попасть в их компанию.

— Да лучше уж вой волков, чем завывания святых, — сказал Шоукомб. — Может, тебя сожрут, зато от скуки не помрешь.

Мысленный образ, как волки пожирают человеческое мясо, привел на ум Мэтью другой вопрос. Он подвинул свою миску к трактирщику.

— Тут две недели назад из Чарльз-Тауна в Фаунт-Роял проезжал магистрат. Его звали Тимон Кингсбери. Он здесь, случайно, не останавливался?

— Не, я его не видел, — ответил Шоукомб, не отрываясь от обжорства.

— Он не доехал до Фаунт-Рояла, — продолжал Мэтью. — Вероятно, он мог бы здесь остановиться, если бы...