Голос ночной птицы

На улице Трудолюбия раздувал мехи кузнец, на улице Истины расположилась школа вместе с деревенской лавкой, улица Гармонии приютила три церкви: англиканскую, лютеранскую и пресвитерианскую; кладбище на улице Гармонии было невелико, но, к несчастью, достаточно плотно заселено. Улица Мира вела мимо хижин рабов и личной конюшни Бидвелла к лесу, который слегка не доходил до болота с приливной водой, а дальше — море. Улица Трудолюбия переходила в сады и поля, где Бидвелл надеялся увидеть когда-нибудь изобилие яблок, груш, хлопка, зерна, бобов и табака. На улице Истины располагалась также тюрьма, где держали "ее"; находившееся же неподалеку здание служило домом собраний. Лавка цирюльника-хирурга поместилась на улице Гармонии, рядом с "Общедоступной таверной" Ван-Ганди и некоторыми другими малыми предприятиями, рассеявшимися по зародышу города в надежде, что мечта Бидвелла о самом южном из больших городов принесет плоды.

Из 990 акров, приобретенных Бидвеллом, было застроено, вспахано и превращено в пастбища вряд ли больше двухсот. Вокруг всего поселка, садов и прочего шла стена из заостренных ошкуренных бревен для защиты от индейцев. Единственным путем в поселок и из него — если не считать морского берега, хотя и там в лесу стояла сторожевая башня, где днем и ночью дежурил милиционер с мушкетом, — были главные ворота, открывавшиеся на улицу Гармонии. Возле ворот также имелась сторожевая башня, откуда дежурному милиционеру виден был любой приближающийся к поселку по дороге.

Пока что за всю историю Фаунт-Рояла индейцы не приносили никаких хлопот. Они были даже невидимы, и Бидвелл мог бы усомниться, что они есть ближе, чем за сотню миль, если бы Соломон Стайлз не обнаружил во время охотничьей экспедиции странные символы, нарисованные на сосне. Стайлз, траппер и в некотором смысле охотник, объяснил Бидвеллу, что индейцы таким образом отметили границу, которую не следует нарушать. Бидвелл решил пока это дело оставить, хотя, согласно королевскому декрету, земля принадлежала ему. Лучше не будоражить краснокожих, пока не придет время их выкурить. Видеть свою мечту в таком жалком виде — от этого у Бидвелла заболели глаза. Слишком много пустых домов, слишком много заросших бурьяном садов, слишком много сломанных изгородей. Безнадзорные свиньи валялись в грязи, шлялись собаки, мрачные и злобные. За последний месяц пять крепких строений — все к тому времени опустевшие — были превращены в кучу золы ночными пожарами, и запах гари еще держался в воздухе. Бидвелл знал, кого жители винили в этих пожарах. Если не прямо от ее руки, то от рук — или лап, возможно, — адских тварей и бесов, которых она вызвала. Огонь — их язык, и они очень ясно говорили то, что хотели сказать.

Его творение погибало. Она убивала его. Пусть решетки и толстые стены тюрьмы держат ее тело, ее дух — ее призрак — улетал танцевать и резвиться с нечестивым любовником, строить новые козни на горе и погибель мечте Бидвелла. Изгнать подобную гидру на милость джунглей было бы недостаточно: она открыто заявила, что не уйдет и никакая сила на земле не заставит ее покинуть свой дом. Не будь Бидвелл человеком законопослушным, он бы просто велел повесить ее, и все тут. На дело будет представлено суду, и помоги Бог судье, который станет его вести.

"Нет, — подумал он мрачно. — Помоги Бог Фаунт-Роялу".

— Эдуард, — спросил Бидвелл, — каково сегодня у нас население?

— Точную цифру? Или оценку?

— Оценки достаточно.

— Около ста человек, — сообщил Уинстон. — Но еще до конца недели это изменится. Доркас Честер при смерти от лихорадки.

— Да, я знаю. Это болото еще долго будет наполнять наше кладбище.

— Кстати о кладбище... Алиса Барроу тоже слегла.

— Алиса Барроу? — Бидвелл повернулся от окна к собеседнику. — Она захворала?

— Сегодня утром я по некоторым делам заходил к Джону Суэйну, — сказал Уинстон. — Как утверждает Касс Суэйн, Алиса Барроу сообщила нескольким лицам, что страдает от снов о Черном Человеке. Сны так напугали ее, что она не желает вставать с постели.

Бидвелл гневно фыркнул:

— Так что, эти сны от нее расползаются, как прогорклое масло по горячей лепешке?

— Похоже на то. Мадам Суэйн мне говорила, что сны имели отношение к кладбищу. Более того, они были настолько ужасны, что у нее нет слов.

— Господи Иисусе! — произнес Бидвелл, краснея. — Ведь Мейсон Барроу — разумный человек! Неужто он не может заставить жену придержать язык? — Двумя широкими шагами он подошел к столу и с размаху хлопнул по нему ладонью. — Вот от таких глупостей и разваливается мой город, Эдуард! То есть наш город. Видит Бог, от него через полгода останутся одни руины, если эти языки не перестанут болтать!

— Я не хотел вас расстраивать, сэр, — пояснил Уинстон. — Я лишь пересказываю то, что вам, по моему мнению, необходимо знать.

— Посмотрите! — Бидвелл показал рукой на окно, где разбухающие дождем тучи снова начали закрывать солнце. — Пустые дома, пустые поля! В мае прошлого года у нас тут было больше трехсот жителей! Трехсот! А теперь вы мне говорите, что их всего сотня?

— Или около того, — поправил Уинстон.