Голос одиночества

Кристина прикрыла глаза. Она не знала, что ответить. До встречи с Полом никто не интересовался тем, как она себя чувствует, и она полагала, что подобные вопросы люди задают друг другу от нечего делать. Тому, у кого туристическое бюро, престарелая мать на руках и кто вечером в изнеможении засыпает перед включенным телевизором, эта глупая рефлексия ни к чему. Но Пол, похоже, придерживался на этот счет другого мнения и не удовлетворился бы пустой отговоркой.

– Как я себя чувствую? – повторила она. – Меня как будто чем‑то оглушили, понимаешь?

Пол кивнул.

Кристина вспомнила Минь Фан, и по спине снова пробежал неприятный холодок.

– Мерзнешь?

– Нет. Все думаю о его жене… Жуть! Похоже, ей уже ничем не поможешь. Ты согласен?

– Да, но я хорошо понимаю твоего брата. Любящее сердце никогда не сдается, здесь он прав.

Кристина подумала было возразить, но промолчала.

– Мне он понравился, – сказал Пол. – А тебе?

Кристина ответила не сразу:

– Не знаю… Во всяком случае, мне его жалко. Иногда мне кажется, что это ты ездил навещать старого друга, а я тебя сопровождала, не наоборот.

– Почему? – Пол как будто удивился.

– Он почти не смотрел на меня, разве ты этого не заметил?

– Все правильно. Но так бывает часто, когда люди разговаривают через переводчика.

– Не могу припомнить, чтобы он о чем‑нибудь вообще меня спрашивал. А ты?

– Нет.

– Он даже не поинтересовался, как живет мама.

– У него сейчас другие заботы.

– Это так, тем не менее он совершенно мне чужой. Не могу сказать, что сегодня я снова обрела брата… Это очень плохо, да?

Пол наклонился к ней и улыбнулся:

– Что ты хочешь от меня услышать?

– Что это совсем не плохо. Чтобы успокоить совесть.

– Разве она тебя так мучает?

– Немного, – призналась Кристина.

Пол кивнул:

– Так было бы и со мной на твоем месте.

– Почему? – встрепенулась Кристина. – Разве я в чем‑то виновата?

– Нет, конечно нет. Но, видишь ли, у нашей совести своя логика. Ей нет дела до объективных причин. Твоя мать сбежала в Гонконг с тобой, а не с ним. Ни у кого из вас не было выбора. С тобой жизнь обошлась милосерднее. И в этом нет ни твоей, ни его вины.

– Тогда что?

Пол пожал плечами:

– Судьба, наверное… Думаешь, твоя мать действительно искала его?

– Не думаю. По крайней мере, мне она ничего об этом не говорила.

– Странно, ты не находишь?

– Да, очень.

– Что же удерживало ее от этого? – (Ответа на этот вопрос у Кристины не было.) – Неужели ты никогда ее не спрашивала?

– Нет.

– Почему?

– Ни малейшего понятия. Мы никогда не говорили ни об отце, ни о брате. Я еще в самолете пыталась объяснить тебе, что китайцы не задают так много вопросов. Но я полагала, что мать и сама рассказала бы мне, если бы хоть что‑то знала.

Кристине сделалось не по себе. Словно вместе с матерью она участвовала в каком‑то некрасивом деле. Но в каком – этого Кристина сказать не могла.

Ровно через сорок пять минут такси остановилось возле отеля «Великая империя» – гордости города, если верить Инь‑Инь. На въезде теснились «мерседесы» и «ауди‑лимузины». У подъезда припарковался эксклюзивный «гелендваген». Услужливый портье принял у них чемоданы, двое юношей придерживали двери, пропуская новых постояльцев. В холле первым делом бросилась в глаза роскошная люстра, каких Кристине не приходилось видеть даже в Гонконге. В мраморном полу под толстым стеклом мерцало восемь золотых плиток.

Однако за порогом холла обстановка сразу изменилась. Кристина и Пол будто оказались за кулисами театра. Ковер на полу был потерт, местами усеян окурками и замызган пятнами от спиртного. Несвежие обои кое‑где отходили от стен.

В номере в нос ударил запах моющих средств. Заметив пятна на покрывале, Кристина откинула его в сторону, усомнившись в чистоте простыни.

– Это всего лишь на одну ночь, – успокоил Пол.

Она раздвинула шторы. Снаружи оконные стекла запорошила серая пыль. Сквозь нее открывался вид на город – унылые здания вперемежку с фабричными трубами, из которых поднимался густой черный дым. Кристина снова задернула шторы.

Они слишком устали, чтобы спускаться в ресторан. Пол заказал поджаренную лапшу, рис и баклажаны с фаршем – королевский ужин, которым они собирались насладиться перед телевизором. Но еда оказалась такой сытной и так сочилась жиром, что после нескольких кусков оба отставили тарелки и устроились отдохнуть на кровати под мыльную оперу из эпохи династии Цин, переключая время от времени то на шоу акробатов, то на конкурсы безголосых певцов‑любителей, периодически перемежающиеся биржевыми сводками.

– Я хочу спать с тобой, – сказала вдруг Кристина и выключила телевизор.

Это прозвучало почти как приказ.

Пол с головой зарылся в одеяло.

– Ты уверена?

– Да, – прошептала она.

Пол пробежал пальцами вдоль ее позвоночника и несколько раз поцеловал в ухо, так осторожно, будто впервые касался ее тела. То, что ему удалось разбудить, было больше, чем просто желание. Кристине вдруг захотелось слиться с ним, чтобы никогда уже больше не разъединяться. Полу ничего не надо было для этого делать, просто оставаться рядом. Слышать биение ее сердца. Чувствовать, как весь мир замыкается в пределах ее тела.

VII