Читаем Голос одиночества полностью

Голос одиночества

В Гонконге Пол прожил без малого тридцать лет и считал себя кем угодно, только не изгнанником. Напротив, если и было на свете место, где он не чувствовал себя чужаком, так это здесь. Этот город просто принял его, не пытаясь изменить под себя, и за это Пол Лейбовиц испытывал к нему нечто вроде благодарности. Чувствовал в нем родственную душу.

Кристина сразу объяснила, что не имела в виду ничего такого. Она думала, что это смерть Джастина заставила Пола сбежать от людей на Ламму. Разве это нельзя назвать добровольным изгнанием? Может быть… Пол задумался. Изгнанник, бежавший от жизни, потому что она стала вдруг невыносимой. Вероятно, Кристина была права, ведь именно она помогла ему вернуться к людям. Ангельским терпением, с которым выносила перепады его настроения в первые месяцы знакомства, а также редким талантом не требовать от него больше, чем он мог дать.

И Пол все глубже окунался в жизнь, личным опытом подтверждая справедливость старинной китайской поговорки: «Один человек – не человек». Так стоило ли после этого удивляться его раздражительности? Он не первый отшельник, столкнувшийся с проблемами по возвращении в мир. В конце концов, на карту поставлены редкие в его жизни моменты покоя и счастья. Если, конечно, раздражительность и страх вообще нуждаются в объяснении.

На дисплее его мобильника загорелось сообщение о пропущенном звонке. От Кристины. Пол тут же набрал ее номер – занято. Попробовал еще раз – с тем же успехом. Она, конечно, тоже получит сообщение и перезвонит, как только выпадет свободная минутка.

За любым занятием Пол постоянно косился на телефон. Как Джастин на запретную для него плитку шоколада. Он взял было книгу, но тут же отложил. Попробовал отвлечься музыкой, но Брамс и Бетховен не помогли, а Пуччини только еще больше разбередил сердце. В начале двенадцатого она позвонила. Он с трудом подавлял волнение в голосе. Лучше выглядеть в ее глазах циником или неблагодарным нахалом – только бы не выдавать любовного голода.

– Что‑нибудь случилось? – был ее первый вопрос.

– Нет. А с чего ты взяла?

– У тебя такой голос…

– Какой?

– Взволнованный.

Все получилось только хуже. Как же он ненавидел телефоны! Разве мыслимо говорить о серьезных вещах в эту маленькую трубочку? Задавать важные вопросы и не слышать в ответ ничего, кроме треска, который неизвестно когда прекратится. Ждать, когда появится человеческий голос, которому трудно доверять. Пол предпочел бы видеть собеседника перед собой, смотреть ему в глаза, сопоставлять его слова с мимикой и жестами. Насколько проще солгать по телефону. Малейшего изменения тона было достаточно, чтобы вызвать у него подозрение, которое тут же стало бы нарастать подобно снежному кому и непременно вылилось бы в ссору. Для Пола телефон был чем‑то вроде усилителя настроения. Малейший испуг, передаваясь по трубке, разрастался до навязчивого страха, а уверенность в собеседнике делалась железобетонной. Но сейчас для Пола актуальней был страх. Чем он мог объяснить этот ее резкий тон, не имея возможности даже заглянуть в глаза? И о чем мог говорить, какие вопросы ставить после этого?

– Я просто хотел услышать твой голос, – тихо ответил он.

– Ты разбудил меня.

– Извини.

Они замолчали.

– Где ты? – спросил Пол.

– То есть? – не поняла она.

Это был совсем не тот голос, который ему хотелось услышать. Завершить разговор – вот все, что оставалось после этого. Лишившись опоры в жизни, человек становится ранимым, в этом нет его вины.

– Мы с тобой так и не поговорили как следует с воскресенья. Я пытался, отправлял тебе эсэмэски, но ты…

– Пол, я верчусь как белка в колесе, если бы ты только знал… Джош простудился и звонит мне по пять раз на дню. У мамы боли в груди, и она не хочет одна идти на обследование. На работе настоящий ад. Из первого полугодия мы вышли в большом минусе. Май на дворе, и если нам не удастся наверстать… Мне даже подумать страшно, что тогда будет.

– Я все понимаю, Кристина. Объясни мне только…

– У тебя слишком много свободного времени, вот в чем твоя проблема. Если бы я ничем не занималась целый день, а только готовила, гуляла и убиралась в доме, мне тоже лезли бы в голову разные мысли.

Что ему было на это отвечать?

– Прости. Я не думал, что все так сложно.

– Тебе не за что извиняться.

– Я не хотел тебя будить. – Пол чувствовал себя измотанным, как после двухчасового спора. – Что ты там сказала о времени? Его слишком много, ты полагаешь?

– Слишком? – Досада в ее голосе росла. – Да, для меня это слишком, если хочешь знать.

– Я понял, для тебя это слишком. Но не думал ничего такого, пойми…

– Что же ты думал?

– Я беспокоился.

– За меня?

– За нас.

Она чуть слышно вздохнула:

– Уже поздно, Пол. Я завела будильник на полседьмого. Мы можем поговорить об этом как‑нибудь в другой раз?

Только теперь он расслышал, как устало звучит ее голос.

– Да, конечно, а когда?

– Скоро. Совсем скоро.

– Я люблю тебя. Спокойной ночи.