Голос погибшей планеты

Это были крысы, бесчисленные полчища наглых, разъевшихся крыс, недовольных тем, что я своим вторжением прервал их пиршество.

Вот эти живые бусинки шевельнулись и медленно, точно подчиняясь какой-то единой команде, двинулись ко мне…

Я с грохотом захлопнул тяжелую металлическую дверь, задыхаясь от омерзения и ужаса, открыл наружный выход и выскочил на залитую солнцем улицу. Успокоился я, только забравшись в свой вездеход и закрыв за собой люк.

«Что за страшная смертельная сила погубила даже тех, кто спасался в надежном бомбоубежище? Отравляющие вещества еще невиданных свойств и концентрации? Но тогда погибли бы и крысы. А эти мерзкие животные благоденствуют…»

Еще в Багане я понял, что радиация на крыс почему-то не действует. Очевидно, и здесь город погиб от смертоносной гибельной радиации. А ее давала только недавно изобретенная, так называемая «чистая бомба», убивающая все живое и оставляющая в целости машины, дома, всякие ценности.

Я включил анализатор и убедился в очень высоком уровне радиации. Да, это была та самая проклятая бомба, против излучений которой были бессильны даже радиационные фильтры, установленные в убежищах.

И еще я подумал, что, действуя без защитного костюма, я неосторожно получил еще какую-то дозу рентген. Они постепенно накапливаются в моем организме, пока не составят роковую сумму. И тогда…

Поспешно достал и глотнул сразу три «спасительные» таблетки.

Чем ближе я подъезжал к Селии Великолепной, столице нашего Фиолетового государства, тем острее становилась моя тревога о судьбе Ва и Пе. Тысячи километров я уже проехал по изувеченной атомными и нейтронными взрывами, обдуваемой гибельными радиационными ветрами земле — и ни разу не встретил живых, здоровых, не обиженных войной людей. Я встречал только развалины и трупы, только больных и умирающих людей. И я понимал, что, если бы с моими близкими все было благополучно, это было бы удивительным подарком судьбы. Я радовался тому, что мои отец и мать не дожили до этих черных дней, что они спокойно скончались в своих постелях и их похоронили как положено.

Иногда я включал радио. Оно или молчало, или болтало какую-то трудно понимаемую чепуху. Какой-то сумасшедший изо дня в день транслировал по своему радиопередатчику танцевальные мелодии. Потом он замолк, наверное, умер. На другом диапазоне я как-то услыхал слащавый голос какой-то проповедницы, призывавшей всех «приблизиться к богу», взаимно простив все грехи. Только один раз я услыхал что-то вроде военной сводки — какой-то болван из синих расписывал свою победу над нашими, но о масштабах этой победы можно было судить по его сообщению:

— В этой схватке мы потеряли три человека, а потерн противника составили около двадцати солдат и офицеров.

Очевидно, на опустошенной земле было уже некому и нечем воевать. Война съела саму себя, и в ней не оказалось победителей, были только побежденные. Впрочем, победителями стали крысы — мерзкие грызуны, на которых не действовала радиация.

За эти дни я насмотрелся столько ужасов, что думал, будто уже ничто не сможет потрясти меня. Но я был поражен, увидев, во что превратили атомные взрывы нашу столицу.

До войны она звалась Селией Великолепной. И действительно, на всей Желтой планете не было города прекраснее. Широкие проспекты утопали в зелени и цветах. Гигантские многоэтажные здания не казались мертвыми скалами, потому что на высоте пяти-шести этажей они сужались, а на полученных широких ступенях тоже были разбиты цветники, среди которых медленно ползли ленты тротуаров-эскалаторов. Здания были облицованы многоцветным полированным камнем. Ночами улицы переливались световыми волнами — розовыми, голубыми, светло-зелеными, потому что стеклянная брусчатка, которой были вымощены площади и улицы, подсвечивалась снизу скользящими цветными огнями.

Сейчас города не было. Был хаос закопченных мертвых развалин, груды уже тронутого ржавчиной оплавленного и искореженного металла; черный тлен и пепел. Кое-где утесами поднимались, темнея пустыми глазницами окон, наиболее прочные скелеты бывших прекрасных зданий. В могильной тишине монотонно и визгливо поскрипывал под порывами ветра нелепо задравшийся лист кровельного железа — остаток какой-то крыши. Развалины были пустыми и мертвыми.

Но вот на серой груде покореженного бетона я уловил какое-то движение. Две огромные крысы лениво прогуливались по бетонной балке. Потом они сели столбиками и стали охорашиваться, причесывая лапками усы. Я рванул из кобуры пистолет и двумя точными выстрелами прервал прогулку наглых животных.

В солнечной тишине выстрелы прозвучали странно и нелепо.

Я помнил адрес дома — «гнездышка», которое заботливо оборудовала моя Ва, и хорошо знал столицу. Домик находился на противоположной окраине, на Двенадцатой улице Садового района.