Голос с дальнего берега

— А этот вообще, я слышал, не покупается, — авторитетно заявил Микеша. Он снова покачал головой, но, глянув на Федора Никифоровича, сразу же сник, пришмыгнул носом.

— Я тебя как друга пока прошу, сделай, что сказано, — так заявил Федор Никифорович этому соплюну и подумал: «Сделает, никуда не денется». — И еще прошу, без всякого насилия, чтобы все было тихо. Типи-топ.

И вот сделал, учудил, сукин сын! Не нашел ничего лучшего, как забраться ночью на чердак, прихватив с собой пневматическое ружье, и открыть во время заезда по Ласточке стрельбу. И дострелялся — человек попал в реанимацию, неизвестно, выживет ли. Хорошо, если все сойдет, а как раскрутят дело?! Быть беде.

На следующий день и пришла беда. К обеду Гусеву доложили, что на ипподроме побывали шерлоки, лазили на чердак, нашли якобы бутылку из-под вина с отпечатками пальцев.

Федор Никифорович сразу же после этого уехал на дачу с Зубром. Послал телохранителя готовить на кухне ужин, а сам остался в спальне и стал размышлять.

Ясно, как белый день, что подозрение падет на своих работников, знакомых с обстановкой, но, скорее всего, на «жучков», околачивающихся целыми выходными днями на ипподроме. Проверить их ничего не стоит, к тому же на бутылке есть отпечатки. Значит, на Микешу в скором времени выйдут, а он сдаст его: мол, Федор Никифорович приказали. А это означает только одно — соучастие в преступлении. И будет не отмазаться. В любом другом случает можно отмазаться, а за такое — нанесение тяжелых телесных повреждений — шалишь! Придется бросать все и собираться валить лес.

Тут Федор Никифорович представил себя в фуфайке, треухе и валенках, пробирающимся через сугробы на лесоповале и даже застонал от ужаса и негодования.

— Зубр! — крикнул он.

Появился телохранитель, что-то прожевывая.

— Слышишь, Зубр, ты Микешу знаешь, ипподромного тотошника?

Зубр кивнул и кончил жевать, поняв, что сейчас получит задание.

— Бери машину, Зубр, и найди его, он живет где-то на Рижском. Поспрашивай по дворам или загляни в пивные и распивочные, он любит там ошиваться. Найди и доставь ко мне. Как можно скорее.

Микеша был доставлен в загородный дом Федора Никифоровича с поразительной быстротой, только что не внесен Зубром на руках. Удовлетворенный Зубр тут же удалился, оставив Микешу один на один с хозяином.

— Знаешь ли ты, козел, какую кашу заварил и как будешь расхлебывать? — спросил Гусев ласковым голосом, который никак не вязался с тем, что было сказано.

— Так, Федор Никифорович, всего-то делов, наездники упали с лошадей, такое бывает.

— Наездники упали, верно, но один из них в больнице, может, и при смерти.

— Как в больнице, кто?

— Не Сурмин, а другой.

Микеша, оторванный от барной стойки и хотевший было почтительно намекнуть на свое неудовольствие по этому поводу, испуганно притих.

— Что же теперь будет?

— Не знаю, что будет, а знаю только, что милиция на ипподроме уже работает, по чердакам ползает, вещественные доказательства собирает и на нашего Микешеньку удавку мылит.

Не глядя больше на Микешу, Федор Никифорович устроился в кресле, показывая глубокое презрение к ипподромному «жучку», которому не только что предложить сесть — руки подать зазорно.

— Скажи спасибо, что я все продумал, — снова заговорил Гусев. — Уедешь завтра московским поездом, по дороге сойдешь и метнешься в сторону. Дальше — устроишься на работу в какую-нибудь неразборчивую фирму и будешь ждать лучших времен. Понял?

Микеша закивал головой, в глазах у него появилась тоска, лицо от волнения побледнело, а нос, наоборот, заалел и даже как бы засветился, словно лампочка радиоприемника в темноте.

— Адресок свой сообщишь Зубру на до востребования. Со мной никаких контактов, — продолжал Федор Никифорович. — В общем — утони, исчезни, захлопнись, смени вывеску, чтобы тебя ни одна фуражка не опознала.

Гусев подошел к сейфу, встроенному в шкаф, покрутил щелкающие колесики, открыл дверцу, и из-за спины хозяина Микеша увидел тугие пачки денег и коробочки, верно, с драгоценностями.

— На, друг Микеша, на первое время. — Он кинул на стол тонкую пачку. — И вали отсюда.

— Это, а как же мне обратно в город, кто довезет?

— На трамвайчике доедешь.

Вспыхнувшая было благодарность к хозяину за заботу и деньги сменилась обидой: Микеша насупился, поняв, что над ним насмехаются.

— Какие здесь трамваи — лес кругом.

— Значит, тогда пешочком, своими торопливыми ножками. Топ-топ, топ-топ — и дотопаешь.

Едва Микеша сгинул и лес накрыл его, Федор Никифорович снова вызвал Зубра.

— Вот что. Завтра Микеша едет на московском, пристрой к нему кого-нибудь из своих опричников, кого он в лицо не знает. Пусть следит. Так, знаешь, спокойнее.

* * *