Голос с острова Святой Елены

Губернатор заявил, что он хотел бы знать от меня, д-ра О’Мира, состоялся ли такой разговор между генералом Бонапартом и мною, а также сообщал ли я об этом разговоре ещё кому-нибудь. Судя по началу статьи, а именно «после обычных приветствий», он пришёл к выводу о том, что разговор состоялся между генералом Бонапартом и кем-то из тех лиц, которые имеют привычку часто видеться с ним; что адмирал Малькольм и я, д-р О’Мира, были единственными лицами, которые беседовали с ним наедине; поэтому сообщение в газету, должно быть, было направлено одним из нас. Я ответил, что я не писал статью в газету и не передавал газете содержание беседы Наполеона. Я напомнил губернатору, что и другие лица, помимо адмирала и меня, общались с Наполеоном. Его превосходительство стремился всеми силами, практически не скрывая этого, добиться от меня, чтобы я помог ему взвалить всю ответственность появления этой статьи в газете на адмирала; однако все его попытки в этом отношении оказались тщетными. На самом же деле при первом взгляде на статью я понял, что её авторство принадлежит г-ну Эллису; она, однако, содержала много неправильных толкований.

15 января. В «Колониальном доме» виделся с губернатором. Сообщил ему, что состояние здоровья Наполеона значительно ухудшилось и что сегодня утром я посчитал необходимым дать ему слабительное. Сообщил об этом и г-ну Бакстеру.

16 января. Виделся с Наполеоном, который чувствовал себя несколько лучше в результате слабительного, которое он принял вчера. Беседовал с ним о ранних периодах его жизни, в частности, о том, как он принял командование войсками Конвента против взбунтовавшихся центральных секций Парижа. «Когда Мену, — стал рассказывать он, — получил отпор в своей попытке разогнать толпы мятежников из центральных секций в результате глупейшего поведения некоторых представителей Конвента, которые были вместе с ним, а также в силу собственной неспособности действовать решительным образом, то Конвент охватила паника, так как назначенный комитет центральных секций Парижа объявил себя постоянным правящим органом, отказывающимся подчиняться приказам Конвента, и даже направил своих депутатов в другие секции Парижа, чтобы те пришли ему на помощь. Численность мятежников превышала сорок тысяч человек.

В тот момент я находился в ложе театра Фейдо. Когда мне сообщили о том, что происходит в городе, я немедленно отправился в здание Конвента. Весь Конвент пребывал в величайшем смятении. Мену был обвинён в предательстве — угроза Конвенту, казалось, была неминуемой. Чуть ли не каждый член ассамблеи предлагал для спасения своего генерала, к которому он испытывал доверие. Члены комитета общественной безопасности и несколько других членов Конвента, которые знали меня в Тулоне, предложили меня как личность с энергичным характером, на которую можно рассчитывать. Они заявили, что именно такой человек способен спасти их в нынешнем политическом кризисе. Ко мне была направлена депутация с просьбой взять на себя командование войсками Конвента. Однако я некоторое время колебался, прежде чем принять предложение Конвента. Это была ответственность, которая мне не нравилась; но когда я подумал о том, что Конвент будет ликвидирован, иностранцы будут торжествовать, а страна будет обречена на вечное рабство, то все эти мои раздумья и сама судьба решили, что я должен принять предложение Конвента.

Я отправился в комитет общественной безопасности Конвента, объяснил его членам, что направление в войска трех депутатов Конвента причинит только лишние неудобства, так как эти депутаты будут всего лишь мешать действиям генерала. Члены комитета осознали, что нельзя терять ни минуты времени, предложили Конвенту Барраса в качестве главнокомандующего, а командование войсками, которые должны были защитить Конвент, доверили мне. Принятые мною меры, о которых я рассказывал вам ранее, спасли Конвент с наименьшими затратами человеческих жертв с обеих сторон»[60].

20 января. В соответствии с полученным приказом отправился в «Колониальный дом». Когда я разговаривал в библиотеке с г-ном Бакстером, вошёл губернатор, выглядевший очень разгневанным. В грубой и резкой форме он спросил меня, что я могу сообщить о состоянии здоровья генерала Бонапарта. Я ответил, что никаких изменений к лучшему у него не наблюдалось. «Он выходил из дома?» — «Нет, не выходил». — «А он был в бильярдной комнате?» — «Значительную часть дня он проводит именно там». — «Чем он там занимается?» — «Не могу сказать, сэр», — ответил я. «Нет, вы можете сказать, сэр, — возразил мне губернатор, окидывая меня обычным гневным взглядом, — вам хорошо известно, что он там делает. Вы просто не выполняете своего долга перед правительством».