Голос сердца

Ибрагимов заметно обрадовался, видно, ему не давала покоя мысль, что я уже общался с дельфином, а он — нет. И он сразу перешел к действиям, не удосужившись предварительно узнать, что нужно делать. И даже когда узнал, от своего нетерпения не смог толком воспользоваться Ольгиными инструкциями. Думаю, он хотел произвести впечатление на Соколову, показав, что и у него получается с ними разговаривать, но ничего не вышло — дельфин сбежал от него как ошпаренный. Конечно же, Оля сразу полезла выяснять у дельфина, что такого с ним приключилось, совершенно не думая о том, что сейчас ей лучше бы поберечь силы. Не только ей было интересно это узнать — все зрители затаили дыхание, ожидая ее ответа. И выяснилось, что Ибрагимов слишком громко думал, причинив дельфину боль. Хоть Оля этого не сказала, мне стало ясно, что тот теперь даже боится приплыть обратно, пока страшный человек находится слишком близко от края бассейна и потенциально может до него дотянуться. Кажется, Тимур тоже это понял и сильно обиделся на бедного дельфина, хотя тот, в общем-то, был ни в чем не виноват.

Но надо отметить, что мне очень не нравились те взгляды, что Ибрагимов бросал на Ольгу все это время. Даже окружающие незнакомые люди заметили, что она вызывает у него нешуточный интерес, и смотрели на него умиленными глазами, улыбаясь про себя и видно вспоминая свою молодость. А я чуть ли не скрипел зубами от раздражения, но достойного повода указать Ибрагимову, чтобы не пялил глаза, куда не надо, пока не находилось. Из-за этого отвлекающего фактора, я перестал внимательно следить за Олиным состоянием и едва успел подхватить ее на руки, когда она внезапно потеряла сознание. Как же я за нее испугался! Она чуть не свалилась в бассейн, и мне лишь чудом удалось ее поймать в каких-то сантиметрах от края! Под глазами у нее залегли синие тени, а лицо было таким белым и безжизненным, что на пару секунд мне показалось, будто она умерла… Такого ужаса я еще никогда не испытывал. Это были самые страшные две секунды в моей жизни! Я готов был сделать что угодно, лишь бы она очнулась, но понятия не имел куда бежать и вообще как действовать в такой ситуации. К счастью Ольгин обморок долго не продлился, а то боюсь, я бы поседел раньше времени. Когда она пришла в себя, то я испытал такое невероятное облегчение, что ноги стали ватными, и я порадовался, что не стою, а сижу на стуле, который кто-то догадался притащить, чтобы я смог поудобнее устроить девушку у себя на коленях.

Соколова, разумеется, тут же считала все мое состояние, заглянув мне в глаза, (по крайней мере, я увидел проблеск понимания на ее лице, взгляд синих глаз стал слегка виноватым) и попыталась сделать бодрый вид, чтобы меня успокоить. Даже потребовала пирожок. Да только все эти уловки не могли меня обмануть — я видел, как сильно она устала, и собирался положить конец этому опасному эксперименту.

Как и следовало ожидать, упрямая девушка не желала останавливаться вовремя. Пришлось провести с ней разъяснительную беседу, приводя все логические и разумные доводы, какие только взбрели мне в голову в этот момент. Если бы это на нее не подействовало, я даже был готов использовать старый дедовский метод: взвалил бы ее себе на плечо и, не слушая никаких возражений, отконвоировал бы домой. Но, к счастью, до этого дело не дошло — Ольга на удивление быстро сдала свои позиции в споре, и это еще раз показало мне, насколько сильно она устала. Пока она не передумала, и никто не успел ее переубедить, я быстренько пригласил всех пить чай, закрыв эпопею с исцелением дельфинов до завтрашнего дня.

Всю дорогу до комнаты отдыха я продолжал держать ее прохладную ладошку в своей руке, ловя на себе хмурые и завистливые взгляды Ибрагимова. К моей тайной радости (и большому неудовольствию Тимура) Ольга почти не обращала на него внимания, совершенно не замечая, какими глазами смотрит на нее наш покоритель женских сердец. Вообще-то я понимал, что следовало отпустить Олину ладошку, чтобы не привлекать нездорового внимания Ибрагимова к моим чувствам, которые вызывала у меня эта девушка. Но я не мог заставить себя выпустить ее пальчики из своей руки. У меня было совершенно иррациональное чувство, будто стоит мне ее отпустить, как она опять свалится в обморок, а второй раз подряд я такого ужаса не переживу. Выпустил я ее лишь тогда, когда она отправилась за ширму переодеваться в свою одежду, да и то, с большим трудом. Но я постарался как можно тщательнее скрыть мои истинные чувства за маской доброжелательной дружеской заботы, и Оля ничего не заметила.