Голос сердца

Даже не знаю, что меня удержало от обычного приступа бешенства. Может, хотел ей доказать как сильно она во мне ошибается? Сдерживать себя было реально тяжело, но у меня получилось — положительно, Ольга уже хорошо на меня влияет, раньше бы я так не смог.

Но какому же непосильному испытанию подверглось мое терпение в тот день! Трижды, между прочим! В первый раз когда, я задал ей прямой вопрос хочет она со мной дружить или нет, она так долго собиралась с силами для ответа, что успела меня прилично разозлить своей нерешительность. Второй — когда она пролепетала свое бессвязное признание, и я понял, что она меня боится. Как же я разочаровался в этой девушке тогда, хотел сразу бросить ее и уйти. И что меня только удержало? Может быть то, что она не стала отпираться и врать, а сразу призналась в своем страхе, да еще и объяснила почему так ко мне относится?

А потом у нас состоялся интересный разговор о смелости. Тут мне стало понятно, что раз уж она в силах мне все это аргументированно объяснить, то не так уж и сильно меня боится, а значит с ней можно наладить контакт (на это стоило потратить силы, время и терпение, ведь даже ссориться с ней было интересно, что уж говорить о нормальном общении).

Но все-таки она и в третий раз умудрилась меня чуть не довести до белого каления! Я ей, используя ее же выражения обоснованно доказал, что бояться меня, особенно ей — ужасно глупая и дурная затея. И вот что обидно: ладно бы боялась, когда я в ярости — это хоть можно понять, но когда я нормальный… Это уже полный абсурд! Я все так понятно объяснил, чуть ли не на пальцах, а она так долго это обдумывала, что я уже решил плюнуть на все и уйти, терпение мое было на пределе. Вряд ли бы после всего этого я ее простил. Но Соколова молодец, додумалась вовремя усадить меня на место. Вот я удивился! Я уже всякую надежду потерял, думал до нее никогда не дойдет весь идиотизм ее страха (совершенно необоснованного, между прочим: ведь лично ей я ничего не сделал!)

А потом было самое интересное: ей пришлось извиняться. Да еще и в письменном виде. Я тот листок сохранил на память — как символ начала нормальных дружеских отношений между нами. Как все-таки приятно, когда не я вымаливаю прощение у кого-то, а кто-то другой передо мной извиняется и смотрит умоляющим взглядом. Я хотел насладиться этим чувством сполна, к тому же: должна же была Соколова на своей шкуре почувствовать как трудно, когда долго молчат и не отвечают на заданный вопрос! Вот и помурыжил ее немножко. Зато я увидел, как сильно девушка обрадовалась, что я ее простил! Эта радость мне была как бальзам на сердце, я сразу же перестал на нее обижаться за ее глупое поведение. Видно было, что Оля и вправду меня больше не боится. Давно бы так.

Сильно задумавшись, углубившись в воспоминания, я совсем забыл про своих друзей, которые продолжали подозрительно переглядываться и подпихивать друг друга локтями в бока — явно не могли решить, кто первый начнет со мной разговаривать. Я сидел с отрешенным видом и не замечал их активности, пока Али вдруг не выдержал и не заявил как всегда прямолинейно:

— Слушай, Адам, долго ты еще будешь клеиться к Соколовой? Конечно, о вкусах не спорят, но ты мог бы себе и посимпатичнее найти. Зачем тебе эта мартышка? Ты протираешь штаны возле нее целыми днями, старых друзей совсем забросил! — и Али неодобрительно засопел, показывая свое возмущение моим пренебрежением к нему.

— Так. Али, я не обязан перед тобой отчитываться, поэтому скажу только один раз и больше повторять не буду. Я к Соколовой не клеюсь, усёк? Это совсем не то, что ты думаешь. Мы с Олей просто друзья. Она мне такой же друг как ты или Рустам. А еще раз обзовешь ее мартышкой — в лоб получишь, понял? — я произнес это спокойно и тихо, но угрозу в моем голосе даже глухой бы услышал. И друзья знали: эта интонация означает — тему лучше не продолжать. Про себя я удивился, что Ольга опять оказалась права: она недавно говорила мне, что Али и Рустам без меня скучают и скоро попробуют отвоевать свой дружеский статус обратно.

Обычно Али было достаточно одной фразы в таком тоне, чтобы он все понял правильно и замолчал, но сегодня, как ни странно, он на этом не успокоился, сжав свои пудовые кулаки и засопев теперь уже обиженно он продолжил:

— Идолбаев, а ты мне рот не затыкай! Как ты мог нас променять на какую-то бабу? И вообще как может баба быть другом? Она же баба! А они, как ты знаешь, нужны только для одного. Так и сделай с ней все, что захочешь по-быстрому, чего возиться-то? Потом мы все втроем как в старые времена куда-нибудь сходим и отметим это событие, идет? — и Али потянул мне руку, чтобы скрепить этот договор.