Голос сердца. Книга вторая

Неужели — фашизм? Ник вздрогнул. Будучи евреем, он не мог не знать о германском нацизме и сейчас вспомнил свой давний разговор с Кристианом фон Виттенгеном о приходе Гитлера к власти. Тогда он недоуменно спросил Кристиана: «Скажите мне, ради Бога, как удалось Гитлеру склонить такую культурную нацию, как немцы, к поддержке своей расовой политики, своего антисемитизма?», и тот, удивленно взглянув на Ника, ответил ему вопросом на вопрос: «А на что вообще способна культура?» Нику вспомнилось, как тогда он молча встряхнул головой в ответ, и Кристиан угрюмым тоном, тщательно выговаривая каждое слово, заметил: «Вы, родсовский стипендиат[19], постарайтесь вспомнить, что вы читали по истории, когда учились в Оксфорде. Тогда сами поймете, что ненависть, фанатизм и предрассудки — те чувства, которые очень легко охватывают как отдельных людей, так и целые народы под влиянием дурного и бессовестного человека, когда тот начинает свою дьявольскую работу. Эти фанатичные маньяки играют на людских слабостях, на их страхе и невежестве. Загляните в учебники истории, Николас, и убедитесь, что примеры невероятной жестокости так и скачут по их страницам. Испанская инквизиция, турки, вырезающие безоружных армян, еврейские погромы, начавшиеся в России после убийства террористами царя Александра Второго…

К нашему стыду и глубокому сожалению, звериная жестокость свойственна человеку, это — единственное, что человечество пронесло через века в полной неприкосновенности. Разве можно без содрогания вспоминать о всех отвратительных, не поддающихся воображению актах жестокости, которые совершали против себе подобных люди, осмеливающиеся называть себя цивилизованными? Мы обязаны быть постоянно настороже против любых проявлений слепой жестокости, иначе в самом недалеком будущем рискуем оказаться лицом к лицу с новым страшным террором. История, к сожалению, имеет склонность к повторениям».

Ник снова задрожал, вспоминая, как он, слушая предостережения Кристиана, смотрел в его суровое, страдающее лицо, а потом перевел взгляд на его безжизненные ноги и подумал: «Да, он знает, что говорит. Он сам прошел через это, побывал в пасти дьявола, но сумел вырваться из его зубов».

Ник загасил сигарету в пепельнице и натянул на себя одеяло. Интересно, спит ли Катарин в соседней комнате? Она попросила у него разрешения остаться переночевать, сказав, что не может даже подумать о том, чтобы возвращаться домой. Вскоре после полуночи она облачилась в его пижаму и забралась в постель в его спальне, выглядя при этом такой же утомленной и несчастной, как и он сам.

В этот миг Ник услыхал скрип приоткрывшейся двери и шепот Катарин:

— Ты не спишь, Никки?

— Нет, дорогая.

Катарин вошла в кабинет и, дрожа всем телом, обратилась к севшему на диване при ее появлении Нику:

— Не могу сомкнуть глаз.

Ник подвинулся, освобождая для нее место, и Катарин с благодарностью юркнула под одеяло и доверчиво прижалась к нему.

— Я так напугана, Никки, — сказала она немного погодя. — Боюсь за всех нас, но особенно — за Райана.

Ник чувствовал ее теплое дыхание у себя на щеке.

— Не хочу, чтобы он шел в политику. То, что случилось сегодня, может повториться.

Не дождавшись ответа Ника, она прошептала:

— Это может, может повториться!

— Да, — неохотно согласился Ник, вспоминая слова Кристиана и молясь про себя, чтобы этого не произошло.

Они продолжали разговаривать, тесно прижавшись друг другу и стараясь, как умели, утешить и успокоить один другого. Наконец Ник, которого стала постепенно возбуждать близость ее теплого, красивого тела, убрал волосы с лица Катарин и крепко поцеловал ее в губы.

— Я люблю тебя, Катарин, — сказал он, не в силах больше сдерживать себя.

— И я люблю тебя, Никки, — немедленно ответила Катарин, обвивая руками его шею и отвечая на его поцелуй.

Потом они любили друг друга, не стесняясь своих обнаженных чувств, и акт их любви стал жизнеутверждающим финалом этого страшного дня.

44

Однажды утром, примерно четыре месяца спустя, Катарин проснулась с удивительным и незнакомым ощущением легкости. Казалось, с ее плеч свалилась чудовищная тяжесть. Впервые за многие годы пропала та гнетущая тревога, в которой Катарин жила постоянно, и остались только радость и облегчение, даже легкая эйфория от обретенного наконец счастья с Николасом Латимером.