Голос сердца (СИ)

В нашем депрессивном времени, где будущее не прослеживалось даже на день вперед, как можно обрадоваться появлению малыша? Это кошмар, трагедия и для родителей, и для ребенка.

- Беременна… - Я чувствовал, что почти упал.

Эмили помогла мне дойти до стула. Мы затеяли бестолковый спор о том, кто должен поесть. В моем понимании, беременной женщине еда была гораздо нужнее, в понимании Эмили я должен быть сыт, чтобы заработать и принести еще.

Пока мы пререкались, катая по столу паёк туда-сюда, я, разглядывая осунувшееся лицо любимой женщины, медленно «дозревал». Кажется, судьба не оставила мне никакого выхода. Прятаться дома, когда я мог сделать так, чтобы жена и ребенок ни в чем не нуждались - трусость и позор для сильного здорового мужчины. И, даже понимая, что стану пешкой в чуждой мне игре властных верхушек, я обязан был воспользоваться привилегиями, которые сулят женам солдата…

- Сколько?.. – нежно пробормотал я, прекратив разом споры о еде. Поймал любимую женщину за талию, подтянул к себе, ладонь приложил к животу, согревая еще не родившееся дитя, мальчика или девочку. Мне так хотелось быть уверенным, что ребенок родится, он заслуживал жизни, но не такой, какую влачат девять из десяти жителей умирающих городов, а нормальную жизнь, обеспеченную, достойную. Я не хотел рыдать на могиле жены, сгоревшей от истощения. Я мог спасти обоих от гибели.

- Почти три месяца… - ее голос превратился в шёпот. Она смотрела поверх моей головы, будто стыдилась того, что оказалась в положении.

- Почему мне не сказала? – Я рассердился, ведь тем самым она не позволила мне заботиться о ней. Лихорадочно припоминал, где объел, где не помог, не согрел вовремя, и злился на себя за это.

Эмили сглотнула, все еще пряча глаза. Ее тон, когда она заговорила, стал совсем безжизненным:

- Хотела прочувствовать, что это такое – быть матерью. Хоть недолго помечтать. Я знала, что когда узнаешь о беременности, ты примешь решение, которое мне не понравится: или уйдешь на фронт, что не устраивает меня… или потребуешь аборт, и мне придется с Ним расстаться, - она накрыла мою ладонь, теперь мы вместе грели нашего ребенка. А затем убийственно закончила: - Аборт еще успею сделать… плацента стоит бешеных денег, нам на полгода хватит…

- Ты что несешь?! – приходя в ужас от ее слов, заорал я и вскочил с места. Стул опрокинулся, Эмили отшатнулась, будто я собираюсь ее ударить, закрылась руками.

- Ты же понимаешь, что я права, - закричала она резким, сломанным голосом. – По-другому нам не выжить!

- Выжить! – ответил я грубо, сжимая кулаки. Моя ненависть к суровым испытаниям была настолько велика, что перед глазами заплясал огонь. Я не позволю жене и ребенку страдать, не позволю каким-то жалким техасцам уничтожить наш город.

- Ты не пойдешь на войну! – взревела Эми, испугавшись моей жесткой решимости. Ее губы задрожали, влажные глаза наполнились отчаянием. – Ты не бросишь меня одну.

Я мог бы многое сказать: и что у нас не осталось другого выхода, и что я давно собирался это сделать, просто тянул, ожидая подходящего случая, и что нет ничего важнее еще не родившегося ребенка, и что необходимо когда-то брать ситуацию в руки и формировать свое будущее, иначе его вообще не будет… но вместо тысячи слов я привлёк жену к груди, крепко обнял, чтобы она почувствовала себя хоть капельку защищённой. Так мы и стояли некоторое время, голодные, обречённые и отчаявшиеся.

- Я не хочу хоронить тебя, - плакала любимая, разрывая мне сердце. Сколько раз я ей уже клялся, что останусь в тылу? Десять? Двадцать? Не сдержал, получается, обещания.

- Этого не случится, - все, что мог теперь сказать. – Может, меня не отправят на передовую? Вторая и третья линия фронта не так опасны, - и тут же вспомнил, как теми же самыми словами отмахнулся от меня Джон Леон. И где он сейчас? Удалось ему осуществить задуманное?

- Себя не обманывай, - невольно повторила Эмили мой ответ Джону.

______________________________________________

Фронтовая граница где-то между Миссури и Иллинойсом, август 2570

Солнце нещадно палило в спину, и пучок высохшей травы, намотанный на голову, не спасал от адского пекла. Оставаясь на позиции, я периодически вытирал грязным рукавом пот с лица и шеи, мечтая о вечернем купании в бочке. Сжимая калаш, исступленно всматривался в дальний конец поля, но в мареве поднимающегося с потрескавшейся земли горячего воздуха не мог различить передвижение врага. А может техасские собаки, также как и мы разморённые беспощадной жарой, сделали перерыв?