Голос Вессема. Радиомолчание

— Избила его, — я вспомнила звук, с которым мой ботинок врезался в лицо Марко, и испытала мгновенное удовольствие, — и наставила пистолет. В этот момент меня и арестовали.

Второй, неизвестный мне наблюдатель снова сказал что-то шепотом — я разобрала только слова «агрессия», «лимбическая система», «дофамин», «не так уж плохо».

— Есть ли вещи, о которых ты бы не хотела никому не рассказывать? Какие-то мысли, которыми ты предпочитаешь не делиться?

Я едва не подавилась воздухом. И что мне отвечать? Почему она вообще спрашивает — думает, я маньячка, или что? Надо ответить нет, но что, если она увидит на своем экране, что я вру? А если я отвечу да, и она спросит, о чем именно я думаю?! Впрочем, выбора у меня, кажется, нет.

— Да, бывают.

Повисла пауза, но к этой теме женщина почему-то больше не вернулась.

— Давай теперь поговорим о том, что случилось в том заброшенном городе. Расскажи, с кем ты туда ходила.

— С братом, — ответила я и вцепилась ногтями в ладони, оставляя царапины. Тоска по Коди сейчас, когда он был совсем рядом, чувствовалась острее, чем когда-либо.

— Он тоже вдохнули нейротоксин?

— А? — переспросила я.

Мне требовалось время, чтобы что-то придумать, и я решила изобразить дуру.

— Нейротоксин. Газ, после которого тебе стало страшно.

— А, это… Коди точно вдохнул. То есть, я после этого его не видела… — Я закусила губу. Не знаю, что она сейчас видела на своем мониторе, но я вдруг вспомнила боль, которую непрерывно чувствовала в тюрьме, и как спрашивала Нико, знает ли он легкий способ покончить с собой, и словно пережила все это заново. Я сделала несколько глубоких вдохов. — Извините. Я по нему очень скучаю.

Снова раздался шепот, но термины, которыми обменялись собеседники, мне ни о чем не говорили. «Гипоталамус», «премоторная кора», «индуктор», «триггер», «надо проверить на сенскане»… Черт его знает, хорошо это для меня или плохо.

— Зачем именно вы туда ходили?

— Ну, знаете, мы тогда остались без работы, — сказала я. — Вот и пошли. Мы там уже бывали раньше, там же все брошенное, можно что-то взять. Правда, потом все пошло по… Плохо, короче, пошло. Я даже толком не помню, что там дальше было. Пришла в себя — а я уже в полиции.

Ни слова лжи, поздравила я себя.

— Короче, после этого меня уже никуда на работу не брали. Хотя вот вы же видите — я не виновата. Как я могу быть виновата, если я надышалась этой штуки, да?

Я замолчала, вслушиваясь в шепот — мои собеседники опять обменивались фразами.

— …эмоциональная лабильность, — услышала я голос, но не поняла, чей именно.

— Конечно, с таким процентом поражения, — ответил второй.

Шепот стал еще тише. Я лишь понимала, что они спорят, но вот о чем?

— Реталин, расскажи о твоем первом воспоминании, — раздался вдруг мужской голос.

— Э-э, — сказала я, чтобы потянуть время, — что? Это кто?

Акцент у него был странный. Словно он не говорил, а дрова рубил.

— Меня зовут доктор Ланге. Твое первое воспоминание.

— В каком смысле — первое? Первое пришедшее в голову?

Мне в голову немедленно пришел наш поцелуй с Ди, а следом — мысль о том, что они там на экране, может, даже картинку видят, и я принялась усиленно вспоминать, как Эме однажды стошнило на нашего математика.

— Нет, первое — это самое раннее. Самое первое, что ты о себе помнишь.

— Ну… — задумалась я.

Что они хотят от меня услышать? Для чего ему вообще это нужно знать?

Внезапно мне стало все равно. Что тут вообще можно соврать, если я перед ними — как на ладони, и при этом даже не понимаю, зачем он это спрашивает.

— Когда Коди — это мой брат — вернулся из больницы. Его долго не было. Не знаю, чем он болел, воспаление чего-то там, но от лекарств, которыми его лечили, он оглох, а потом вообще перестал говорить. Когда он вернулся, бабушка сказала, что он нас больше не слышит и не понимает, что я не смогу с ним разговаривать. — Я задумалась, пытаясь подобрать слова. — Но это была неправда. Я все равно понимала, что он хочет сказать. И могла ему объяснить, что говорили остальные. И тогда я решила, что должна быть его переводчиком. Вот. Это самое раннее, что я помню. — Я помолчала. — Потом мы все, конечно, выучили жестовый язык, и стало проще, — добавила я зачем-то.

Снова повисла пауза.

Едва слышным шепотом доктор Ланге спорил о чем-то с женщиной (интересно, кто она все же такая), и они повышали и повышали голоса, пока я не услышала раздраженное:

— А у нас что, медиаторов слишком много?

— Но локус, — сказала женщина, а мужчина перебил ее:

— Тем лучше, меньше будет думать, — и они снова перешли на шепот.

Наконец они пришли к какому-то соглашению, и крышка моего саркофага поднялась.

— Выходи, Реталин, — сказала женщина. — Можешь одеться. Сейчас еще один маленький тест и все.

— Так вы меня не отправите обратно за то, что я сидела в тюрьме?

Она улыбнулась своей фирменной улыбкой и ничего не ответила. Датчики с моей головы она тоже снимать не стала — наоборот, добавила новых куда-то в район затылка.

— Садись вот сюда, — она указала на кресло, рядом с которым на стене был закреплен темный монитор. — Давай руку.