Голос Вессема. Радиомолчание

— Нет. Там нет боли и нет зрения или еще каких-то чувств. Но если бы были — то да, это было бы больно.

Я почувствовала, как меня снова скручивает это ощущение, всегда возникающее в присутствии Петера. Я убрала руки под стол и сжала кулаки. Только бы он не заметил.

Потому что тогда, на полигоне — он точно заметил. И, вероятно, из-за этого и сорвался.

— А ты? — спросила я. — Что ты чувствуешь, когда мы подключаемся? Это больно?

Он покачал головой.

— Тогда приятно?

— По-разному, — ответил он наконец.

— Расскажи, — попросила я. — Коди не скажет мне правду, если она неприятная. А Детлеф всегда несет какую-то чушь, не поймешь, всерьез или нет.

Я видела, как лицо Петера оттаивает, и сжимала кулаки все сильнее. Как же мне хотелось просто встать и уйти под любым предлогом! Но мне нужно разговорить Петера, мне нужно, чтобы он доверял мне.

— Иногда это как мерцание, — сказал он неуверенно. — Как будто что-то такое внутри головы. Иногда — как будто шелест. А иногда кажется, что тебе нож в голову всадили. Только это не больно. Другие ощущения.

— А от чего это зависит? От настроения, или там от времени суток? Есть разница? Когда я шелест, а когда нож? — спросила я с набитым ртом.

Петер покачал головой.

— Нет, — сказал он. — От каждого медиатора всегда одни и те же ощущения.

Я подняла на него глаза, забыв, что нужно проглотить еду. Петер тоже уставился на меня, поняв, что он проболтался.

От одного медиатор ощущения всегда одни и те же — но он перечислил три разных чувства. От трех разных медиаторов.

Мы застыли, глядя друг другу в глаза и не понимая, что сказать. Я не могла открыто признаться ему, что ночью видела девушку в подвале, а он точно ни за что не расскажет мне, что за медиатор был тут до меня и Эрики.

Затянувшееся молчание прервал сигнал «лексона». Мы с Петером синхронно посмотрели на запястья.

— Мне пора, — сказал Петер.

— А меня вызывают в желтую зону, — кивнула я и вылила в себя оставшийся кофе. — И не переживай. Ты никого не убил.

***

— Итак, — очень спокойно проговорила доктор Эйсуле, — вчера ты почувствовала головную боль настолько сильную, что рядовому Керефову пришлось нести тебя на руках, но никто не подумал сообщить об этом мне.

Олли выглядела особенно бледной. Я заметила, что руки у нее подрагивают. Очкастый парень, имя которого я никак не могла запомнить, старался держаться в стороне и не отсвечивать.

— Скажи, — улыбнулась мне Эйсуле, — ты нарочно саботируешь проект? Или у тебя просто не хватает ума понять, насколько важна эта работа?

Я больше не могла смотреть ей в лицо, поэтому уставилась на ее пальцы. Они были длинные, с коротко остриженными ногтями, и дочерна загорелые. На безымянном пальце я заметила едва различимый светлый след.

— Рядовой Керефов перестарался, — сказала я. — Все было не так плохо. Обещаю, больше этого не повторится.

— Не так плохо, — задумчиво протянула женщина. — Напомни, Реталин, когда ты успела получить специальность нейробиолога?

Я впилась ногтями в ладони. Это ради Коди, напомнила я себе. Ради Коди я могу потерпеть и не послать ее к черту прямо сейчас.

— В сканер, — скомандовала Эйсуле, не дождавшись от меня ответа.

Я полезла в сканер. Олли выдохнула и принялась крепить электроды к моей голове. Минуту спустя сверху опустилась крышка, отрезая меня от остального мира.

Некоторое время я ничего не слышала, потом раздался голос доктора Эйсуле — она негромко раздавала какие-то указания своим ассистентам. Хлопнула дверь, и я узнала шаги доктора Ланге. Снова воцарилась тишина.

— Не стойте над душой, — услышала я наконец раздраженный голос Эйсуле. — Сядьте и смотрите, если хотите.

Послышался звук отодвигаемого стула, и снова все стихло.

— Что это? — спросила вдруг Олли, когда я уже начала дремать. — Я такого еще не видела.

Сон как рукой сняло.

— А я видела, — вздохнула доктор Эйсуле. — Вылезай, Реталин.

Крышка начала подниматься, и я села в своем саркофаге, пытаясь разобрать бубнеж герра доктора.

— Хватит, — резко оборвала его Эйсуле. — Хватит ваших заигрываний с нейрогенезом. Вы видели таф-ритмы? Все, достаточно!

— Она сумела подключиться без стимулятора, мы на верном…

— Идите к черту! — рявкнула доктор Эйсуле, и я вздрогнула. — Реталин! Ты приросла к этому сканеру?

Я поспешила натянуть комбинезон и подойти к ней.

— Вы за это ответите, — зловеще пробормотал Ланге и вышел.

— Отвечу, отвечу. Ольга!

Олли вздрогнула.

— Долго ты будешь на меня смотреть?

Олли метнулась к шкафу у дальней стены, приложила запястье к считывающему устройству.

— Сядь, — раздраженно сказала мне Эйсуле, тонким пальцем указав на кресло с фиксаторами. — У тебя не мозг, а швейцарский сыр. Неудивительно, что ты не можешь запомнить и выполнить простейшие требования.

Это ради Коди, повторила я в сотый раз.

— У меня есть лекарство, но проблема в том, что оно не проходят гематоэнцефалический барьер. Хотя ты вряд ли знаешь, что это такое. Просто знай, что я введу антидот, — раскосые глаза доктора Эйсуле смотрели, казалось, прямо мне в душу, — напрямую в твой мозг. Будет немного больно.

Я сглотнула.

— А можно хотя бы под наркозом?