Голос вождя

Данный подвал являлся каким-то своеобразным перекрестком или сборным коллектором – из него в разные стороны уходило четыре прохода-тоннеля. Тот, из которого мы пришли, явственно выделялся на фоне остальных, из него жутко смердело и доносился писк – крысы до сих пор злились на нашествие непрошеных гостей. Расслышать грызунов было непросто, но Свете это удавалось, и она каждый раз вздрагивала – крысы пугали ее больше, чем фашисты.

Уцелевшие немцы встали у каждого из тоннелей, прислушиваясь: не идет ли погоня. На мой взгляд, выбор позиции для обороны был более чем странным и заставлял усомниться в тактическом умении бывшего поручика. С другой стороны – может, фрицы решили малость отдышаться после чемпионского забега по горящим улицам и просто сбегут через свободный ход, если русские предпримут атаку.

Момент для попытки к бегству был самый удачный – диверсантов осталось всего пятеро, включая нарезавшего круги по залу гауптмана. Руки у нас были связаны, но спереди, вроде бы бегству не помеха. Но рядом с нами как приклеенный торчал здоровяк Кнаак. В принципе будь я один, то все-таки решил бы испытать на прочность шкуру ефрейтора – да хотя бы зубами ему в нос вцепиться или ухо откусить. Как бы он ни был тренирован, такие экзотичные для нынешних времен объекты неожиданной атаки непременно вызовут замешательство и дадут мне пару мгновений на то, чтобы добраться до своего «Грача». А там мы посмотрим, кто лучше умеет стрелять в темноте на звук и вспышки! Но, блин, присутствие Светы путало любые планы – если меня грохнут, то разозленные фрицы не дадут ей легкой смерти. Особенно учитывая, что любитель гарных дивчын ефрейтор Холява тоже уцелел.

Придется набраться терпения и подождать лучшего шанса.

С этими мыслями я провалился в какое-то полузабытье, в тревожную, мучительную дрему, когда смертельно, просто адски устал и глаза закрываются даже от того, что голова вдруг нашла какую-то точку опоры, пусть даже грязную холодную стенку. А тут у меня вообще, можно сказать, условия для «полноценного» отдыха царские – под задницей не холодно, под боком теплое живое упругое женское тело – отдыхай, как говорится, не хочу!

Очнулся я от шепота Светы:

– Виталя, что это? – Сердце Сморкаловой отчаянно колотилось.

Я прислушался, но не уловил ничего, кроме неровного дыхания подруги.

– Не слышишь? Дрожь какая-то, как от далекого землетрясения?

Ага, вот что она имеет в виду: от стены, на которую я откинулся, идет едва заметная вибрация. Оп! Пропала…

В темноте (фонарики выключили для экономии батареек) шарились немцы: всхрапывали, громко пердели, бормотали что-то, отпускали тоскливые ругательства. И вновь эта дрожь – словно кто-то неподалеку со всей дури жахнул кувалдой по земле. Стены заглушили звук, а вот сотрясение передалось. Да ведь это явно взрывы! Опять бомбардировка? Но почему немцы не приготовились к движению? Ведь им уже удалось один раз под ее прикрытием убежать от погони.

– Кнаак, ты чувствуешь это? – послышался тихий голос Фогеля.

Гауптман удивлен? Значит, далекие взрывы не имеют к немцам прямого отношения?

– Найн, херр гауптман! – тоже шепотом ответил ефрейтор.

А в следующую секунду взрыв грянул совсем близко – по ушам долбануло воздушной волной, хотя толстые перекрытия и стены опять задержали звук. Подвал сотрясся, со сводов посыпалась пыль. Кто-то из немцев включил фонарик, и слабый луч уперся в облако пыли, выдуваемое из тоннеля, ведущего в овощехранилище.

– Что происходит? – испуганно вскинулась Светлана.

– Все в порядке, – поспешно успокоил я ее, – не дергайся… Кажется, это наши…

И тут грохнуло с другой стороны подвала – в тусклом снопике света стало видно, как из прохода валит пыль. Снова сотрясение, хлопок по ушам, штукатурка на голову… Третий тоннель…

– Херр офицер! Це москалі, вони підривають проходи! Вони нас тут поховають![46] – раздался в полумраке тоскливый голос Холявы.

– Мыкола, заткнись! Иначе я тебя сам прикончу! – рявкнул Фогель. – Кнаак, хватай пленных и уходим, пока мышеловка не захлопнулась!

Видимо, из-за стресса бывший поручик позабыл иностранную речь и начал отдавать команды на родном языке. Но Кнаак его понял – подбежав, он схватил за руки меня и Свету и потащил к уцелевшему тоннелю. Я, в общем, не особенно сопротивлялся – меня тоже не грела перспектива остаться под землей.

Диверсанты быстро проскочили узкий ход и выбрались в подвал жилого дома. Подсвечивая фонариками, нашли лестницу наверх. Лестничная площадка оказалась завалена битым кирпичом – выхода на улицу не было.

– Наверх, мать вашу! – заорал Птицын.

Мы стали гуськом подниматься на второй этаж по засыпанной обломками лестнице. Через дыры в стене я увидел, что снаружи уже почти стемнело. Вломившись в какую-то квартиру, диверсанты чуть было не вывалились из дома – в большой комнате, с каким-то чудом сохранившимся резным буфетом, отсутствовала наружная стена. Кнаак, отпустив наконец мои руки, приблизился к краю пролома, выглянул – и шагнул в пустоту… А высота тут приличная – метров пять, хоть и второй этаж. Упал?!

Нет, не упал…