Голос земли. Легендарный бестселлер десятилетия о сокровенных знаниях индейских племен, научных исследованиях и мистической связи человека с природой

Льюис Хайд превосходно демонстрирует этот диссонанс в своем исследовании «Индейский даритель». Это выражение, которое сегодня используется в негативном ключе, как оскорбление, в адрес того, кто сначала что-то дает, а потом хочет забрать обратно, на самом деле проистекает из удивительного непонимания, существующего между культурой аборигенов, которая функционирует на основе экономики дарения, и колониальной культурой, проповедующей идеи частной собственности. Когда аборигены преподнесли свои дары поселенцам, те поняли, что эти дары ценные и их нужно хранить. Вернуть их обратно означало для них оскорбить того, кто дарит. Но для индейцев ценность даров заключалась во взаимодействии дарителя и получателя, и они бы оскорбились, если бы дары не вернулись к ним в этом взаимообмене. Во многих наших древних учениях даются наставления о том, что какие бы дары мы ни преподносили, они всегда должны возвращаться к нам.

Если мыслить категориями частной собственности, то дар – это нечто бесплатное, потому что мы получаем его безвозмездно, ничего не платя. Но в экономике дарения дары имеют свою ценность. Суть дара в том, что он создает цепочку взаимосвязей. «Валюта» экономики дарения – это, по сути, взаимообмен. Согласно западному мышлению, частная земля – это целый ряд прав, а в экономике дарения собственность – это целый ряд обязательств.

Однажды мне посчастливилось проводить экологические исследования в Андах. Больше всего мне нравился рыночный день в местной деревушке, когда площадь заполнялась торговцами. Яркие прилавки загружались бананами, тележками свежей папайи, пирамидами томатов и ведрами ворсистых корней юкки. Некоторые продавцы расстилали на земле одеяла, раскладывая на них все, что вам может пригодиться, – от шлепанцев до соломенных шляп. Сидя на корточках за своим красным одеялом, женщина в полосатой шали и темно-синем котелке раскладывает целебные корни, так же красиво сморщенные, как и она сама. Яркие цвета, запахи кукурузы, жарящейся на дровяном костре, огни и звуки всех голосов удивительным образом смешиваются в моей памяти. У меня была любимая палатка, ее владелица Эдита ждала меня каждый день. Она любезно объясняла, как готовить неизвестные мне продукты, и вытаскивала из-под прилавка самый сладкий ананас, припасенный специально для меня. Однажды у нее даже была клубника. Я знаю, что заплатила за нее цену гринго, но тот опыт щедрости и доброты, который я получила, стоил каждого песо.

Совсем недавно мне снился тот рынок со всем его колоритом. Я шла мимо рядов, как всегда, с корзиной наперевес и направилась прямиком к Эдите, чтобы купить у нее пучок свежей кинзы. Мы поболтали и посмеялись, а когда я протянула ей монеты, она отмахнулась от них, ласково похлопав меня по руке и попрощавшись. «Подарок», – сказала она. «Muchas gracias, сеньора», – ответила я. Там была моя любимая выпечка панадера – круглые булочки лежали накрытые чистой тканью. Я выбрала несколько, открыла кошелек, но этот продавец тоже отмахнулся от моих денег, словно с моей стороны было невежливо предлагать плату. Я оглянулась в недоумении: знакомый мне рынок, но все же что-то изменилось. И это касалось не только меня: ни один из покупателей не платил. Я плыла вдоль рядов в эйфории. Благодарность была единственной валютой, которая здесь принималась. Все раздаривалось. Это было похоже на сбор земляники на лесной поляне: торговцы были всего лишь посредниками, передающими дары земли.

Я заглянула в свою корзину: два цукини, лук, помидоры, хлеб и пучок кинзы. Она была заполнена наполовину, но казалось, что корзина полна. У меня было все, что мне нужно. Я бросила взгляд на прилавок с сыром, думая купить немного, но, зная, что его отдадут, а не продадут, решила, что обойдусь. Забавно: если бы все продукты на рынке стоили совсем мало, я бы, вероятно, набрала бы столько, сколько бы смогла. Но когда все отдавалось даром, я почему-то вела себя гораздо сдержаннее. Я не хотела брать слишком много. И я задумалась о том, какие бы подарки мне принести этим торговцам завтра.

Тот сон, конечно, уже померк в моей памяти, но чувства – сначала эйфории, а потом смущения и сдержанности – остались. Я часто думала об этом и поняла, что стала свидетельницей процесса перехода рыночной экономики к экономике дарения, от частных благ – к общему богатству. И в этой трансформации взаимотношения становятся такой же потребностью, как еда. Там, на рынке, с прилавков и одеял, из рук в руки переходили тепло и сострадание. Это был всеобщий праздник изобилия. А поскольку у каждого в корзине была еда, здесь царила справедливость.