Помню, как с этого ритуала начинался и мой день, еще в детском саду, а потом в средней школе. Словно взмах дирижерской палочки, он приковывал наше внимание, заставляя сосредоточиться после гама в школьном автобусе и толкотни в коридоре. Мы отодвигали стулья и клали коробки с ланчем в свои шкафчики, когда из динамиков звучал призыв, поднимая нас за шиворот за партами лицом к флагу, приклепленному к древку и стоящему в углу у доски, такому же привычному, как запах натертого воском пола и школьных макарон.
Приложив руку к сердцу, мы произносили Клятву верности. Эта клятва была для меня загадкой, как, я уверена, и для большинства учеников. У меня тогда не было никакого представления о том, что такое республика, и я не была слишком уверена в том, что касается Бога. Не обязательно быть восьмилетней индейской девочкой, чтобы знать, что «свобода и справедливость для всех» – весьма сомнительное допущение.
Однако во время школьных собраний, когда триста голосов сливались, все эти голоса, звучавшие в унисон в размеренном ритме – от седоволосой школьной медсестры до воспитательницы детского сада, – заставляли меня ощущать себя частью чего-то, как будто на какое-то мгновение все наши умы мыслили, как один. И тогда я легко могла себе представить, что, если бы все мы выступили за эту иллюзорную справедливость, она стала бы достижимой.
Но с моей сегодняшней позиции сама идея просить школьников присягать на верность политической системе выглядит довольно курьезно. Тем более что все мы хорошо знаем: практика декламации с годами уходит в прошлое, как только человек достигает сознательного возраста. Вероятно, моя дочь достигла этого возраста, и я не собиралась вмешиваться. «Мамочка, я не хочу стоять там и лгать, – объяснила мне она. – И если они заставляют тебя произносить такое, разве можно это назвать свободой?»
Ей были знакомы разные утренние ритуалы: когда ее дедушка выливал кофе на землю или тот, что я выполняла на холме над нашим домом, – и мне этого было вполне достаточно.
Несмотря на бесчисленные различия, большинство коренных народов во всем мире объединяет именно это: в нас заложена культура благодарности.
Наша старая ферма расположена на древних землях народности онондага, их резервация находится в нескольких горных хребтах к западу от моего холма. Там, как и на нашей стороне хребта, школьные автобусы выгружают толпу ребятишек, которые бегут даже после того, как сопровождающий рявкнет: «Не бегать!» Но в округе Онондага флаг, развевающийся у входа, пурпурно-белый, окрашенный в цвета пояса Гайаваты, символа Конфедерации хауденосауни (ирокезов). С яркими рюкзаками, слишком большими для их хрупких плеч, дети потоком вливаются в двери школы, окрашенные в традиционный для хауденосауни пурпурный цвет, над которыми висит надпись –
Здесь школьный день начинается и заканчивается не с Клятвы верности, а с Благодарственного обращения – речи столь же древней, как и сами люди. На языке народа онондага оно известно как «слова, которые приходят раньше всего». Согласно этому древнему обычаю, благодарность считается высшим приоритетом и адресуется непосредственно тем, кто делится своими дарами с миром.
Все классы собираются во внутреннем дворе, и каждую неделю один из классов отвечает за произнесение Благодарственного обращения. И все вместе, на языке гораздо древнее английского, они начинают свою декламацию. Говорят, что раньше, прежде чем приступать к какому-либо делу, люди должны были стоя произносить эти слова каждый раз, когда собирались вместе, независимо от того, сколько их было. Посредством этого ритуала учителя напоминают им, что каждый день, «начиная с того места, где наши ноги впервые касаются земли, мы должны приветствовать и благодарить всех представителей мира природы».
Сегодня очередь третьего класса. Их всего одиннадцать, и они очень стараются начать одновременно, смущаясь и подталкивая тех, кто смотрит в пол. Их маленькие личики напряжены, и когда они вдруг сбиваются, смотрят в сторону учителя, ожидая подсказки. Слова, которые они произносят на своем родном языке, они слышат каждый день своей жизни.