Стоя перед ними, я пытаясь войти в состояние собирателя, чтобы применить правила Почитаемого урожая, но не могу не чувствовать горькой иронии. Я пытаюсь увидеть деревья в этой стопке бумаги и мысленно обратиться к ним, но их жизни были взяты так далеко от этой полки, что слышно только отдаленное эхо. Я думаю о способе сбора этого урожая, о том, было ли это сплошной вырубкой, представляю себе смрад целлюлозно-бумажного комбината, сточные воды и диоксин. К счастью, я замечаю стопку бумаги с надписью «Переработанная» и выбираю ее, заплатив чуть больше за эту привилегию. Некоторое время я размышляю над тем, какая бумага лучше – желтая или отбеленная: у меня есть подозрения на этот счет, но я, как всегда, выбираю желтую. На ее фоне так хорошо смотрятся зеленые или фиолетовые чернила – словно цветы в саду.
Я иду дальше, вдоль полок с ручками, или, как они называют, с «пишущими принадлежностями». Здесь выбор еще более разнообразный, и я понятия не имею об источнике их происхождения, не считая процесса нефтехимического синтеза. Как я могу выразить свое уважение этой вещи использовать свои доллары в качестве валюты Почитаемого урожая, – когда я не вижу за этим товаром отданных жизней? Я стою там так долго, что ко мне подходит консультант с вопросом, ищу ли я что-то конкретное. Видимо, я веду себя как магазинный воришка, планирующий ограбление отдела «пишущих принадлежностей» со своей маленькой красной корзинкой в руках. Я бы хотела спросить его: «Откуда все эти предметы? Из чего они сделаны и какой из них произведен с помощью технологии, наносящей минимальный ущерб окружающей среде? Могу ли я купить ручки, используя тот же подход, что и при выкапывании дикого лука-порея?» Но я подозреваю, что он просто вызовет охрану с помощью маленького наушника, прикрепленного к его яркой форменной кепке. Поэтому я просто выбираю свои любимые перьевые ручки – мне нравится чувствовать, как кончик пера упирается в лист бумаги, – фиолетовые и зеленые чернила. На стойке выдачи я осуществляю процесс взаимообмена, расплачиваясь кредиткой за пишущие принадлежности. Мы с продавцом благодарим друг друга, а не деревья.
Как бы я ни старалась сделать это, той пульсирующей жизненной силы, которую я ощущаю в лесу, здесь просто нет. Я понимаю, почему принципы взаимности здесь не работают и почему этот блестящий лабиринт кажется издевательством над принципами Почитаемого урожая. Это так очевидно, но я не замечала этого, потому что была занята поиском жизней, стоящих за всеми этими товарами. Я не могла их найти, потому что их здесь нет. Все, что здесь продается, мертво.
Взяв чашку кофе в фудкорте, я сажусь на скамейку, наблюдая за всем происходящим с раскрытым блокнотом на коленях. Передо мной угрюмые подростки, стремящиеся проявить свою «самость», и печальные старики с потухшим взглядом, сидящие в одиночестве. Здесь даже растения пластиковые. Я никогда прежде не ходила по магазинам с намерением осознать, что здесь происходит. Думаю, я просто не замечала всего этого в привычной спешке – забежать, сделать покупки и поскорей уйти. Но теперь я всматриваюсь во все с повышенным вниманием. Я замечаю футболки, пластмассовые серьги и айподы. Вижу неудобную обувь, причиняющую страдания, обман и горы бесполезных вещей, которые уменьшают шансы на то, что моим внукам достанется прекрасная зеленая планета, о которой они могли бы заботиться дальше. Здесь я даже не могу думать об идеях Почитаемого урожая, чтобы не подвергать их риску. Мне хочется закрыть их ладонями, словно маленькое животное, и защитить от напора их антиподов, хотя я знаю, что они сильнее всего этого.
И дело не только в нарушении принципов Почитаемого урожая, но в самом этом месте – торговом центре. Как лук-порей не может вырасти в вырубленном лесу, так и принципы Почитаемого урожая не могут существовать в подобной среде.