Голос зовущего

И приходит мысль: а ведь этот распорядок-порядок организован разумом Берза. Здесь и Ригер, пожалуй, не подкачал бы.

Но нет! Духу бы не хватило. Ибо, если мы хорошенько поду маем, то поймем, что с первых секунд заточения Берза в клетку именно дух захватил в нем все ключевые точки, все перекрестки взаимоотношений с разумом. Дух взял на себя всю полноту власти.

Вспомним: какой была первая мысль Берза после того, как щелкнул запор и трое незнакомцев скрылись во тьме?

«Так вот как они орудуют!»

Понимаете? Не о себе подумал! Не о своем трагическом положении. Вся жизнь его складывалась так, что сначала он думал о людях, о том, что и кто мешает им жить, а потом уже — о себе. Сверхнепредвиденная, шоковая ситуация — по и она. оказалось, не в силах перевернуть, поменять в нем местами общее с личным. И вот первая его мысль — о преступниках.

Дух, воля — это не от головы, это от чувств. Собранные в кулак чувства остужают воспаленное случившимся воображение, приказывают голове думать, что ничего страшного не произошло: работай спокойно! Если нам самим выбраться не удастся, — не завтра, так послезавтра люди отыщут.

Берз в этом не сомневается: он знает людей, от которых его оторвали, он верит, что эти люди сделают все возможное, чтобы вернуть его в свою жизнь. И ему уже даже заманчивым кажется «побыть немного в одиночестве после суеты и тревог цивилизации».

Но одиночество приятно только тогда, когда человек в любой момент сам может его нарушить. Одиночество Берза растянулось не на два-три дня, как он предполагал, а на месяц с лишним. И не головой — всем своим существом осознал Эдмунд Берз за эти в целую жизнь растянутые дни и ночи вынужденного заточения, что «одиночество — самая страшная клетка, в которую человек может себя посадить».

Берз выжил. Находясь в клетке, он не поддался другой — самой страшной для человека клетке. Несмотря на покидавшие его день ото дня силы, он не впал в отчаянье, не растворился в апатии и даже сохранил чувство юмора. Он сделал все, чтобы клетка не победила, не поработила, не отняла у пего веру. До самого последнею, предсмертного забытья он верил, «что общество не оставит его, верил людям, живущим в построенных им домах».

Вера в людей — это любовь к людям. Это сердце, рвущееся биться в одном напряженном ритме с сердцами тех, кто, подобно тебе, понимает жизнь как «привычное счастье работать» на общее благо, «счастье видеть, как твои замыслы претворяются в гармонию плоскостей и линий, видеть, как замыслы вырастают в дома».

Любовь к людям и вера, что люди тоже любят тебя, — вот что помогло, в конечном итоге, Эдмунду Берзу вырваться из клетки. Клетка не для него! Ни та, что стальная-железная. Ни та, что в себе самом — одиночка. На суде по делу Диндана он так и сказал, прося для него снижения срока: несчастный, мол, человек; в самом себе клетку носил. Услышав это, Диндан подумал, что от долгого сидения Берз «малость свихнулся».

А если бы это услышал Ригер? Тоже посчитал бы, что Берз свихнулся? Ну пет! Он бы понял, о чем идет речь…

На этом, пожалуй, можно и закончить разговор о втором романе Алберта Бэла. С тем только добавлением, что, конечно же, не затем писатель вернулся в нем к некоторым моментам первого романа, чтобы додумать, поправить какие-то свои ранние мысли, и уж, конечно, не для того, чтобы самому с собой схлестнуться в полемике. Тут вот в чем дело: Бэл принадлежит к категории писателей, которые, создавая разные книги, пишут книгу одну. Новые сюжеты, новые персонажи — а идейно-смысловых соприкосновений с тем, что было написано раньше, множество. Разрабатывается один и тот же круг тем — отсюда и идет письмо как бы кругами. Как круги по воле идут: догоняют друг друга, друг через друга переливаются, а накатившись на берег и от него оттолкнувшись, катят назад — перемешиваются с встречными, рвутся к той точке, где зародились, откуда пошли.

В «системе» тех же кругов, что ходят в «Следователе» и «Клетке», и третий роман Алберта Бэла «Голос зовущего». Вот уж, казалось бы, ничего общего! Первые два романа — о сегодняшней жизни, о людях и проблемах сегодняшних, а «Голос зовущего» — о событиях семидесятилетней давности, о людях, вся жизнь которых сводилась, по сути дела, к единой проблеме: быть или не быть революции?

Но снова человек вырван из привычной жизненной обстановки и поставлен перед собой один на один. Снова испытание клеткой. Снова тот же вопрос: что ты за человек? Снова круг тех же проблем: гражданская этика.

И снова, как и в прежних романах, кажется, что нам «грозит» детективный сюжет. Бэл интригует, маскируя своего молодого героя под старика, горбит его, надевает ему на пос очки с железной оправой. приклеивает бороду и усы. Сыскное отделение сбивается с ног — ищет революционера Карлсона, а он, в очередной раз сменив облик, ускользает от идущих по следу ищеек.