Голос зовущего

Давным-давно, когда я был совсем маленьким, если угодно, могу и точнее: мне было тогда семь или почти семь лет — добавлю это специально для людей с повышенным интересом к точности, не дай бог при них назвать неверную цифру. Однако сейчас важна суть дела. Рудольфу в ту пору, когда я был «совсем маленьким», шел шестнадцатый год. Осознав себя взрослым, он уж ни за что не хотел играть со мной, но время от времени в нем просыпалась жалость, и он, снисходя с высоты своих лет, придумывал увлекательные игры, такие, как «Фантомас и сыщики», «Страшный разбойник Лип Ту-лиан», «Краупен с большой дороги», «Пантера Багира и мальчик Маугли» и другие, которых теперь и не вспомнить.

Как-то, вернувшись из школы, Рудольф сказал, что он придумал новую игру. «Вообразим, что стол — распластанный шар земной. Я буду богом, ты будешь чертом. Давай сотворим мир!» Он в то время увлекался географией, мифологией. Впоследствии, став школьником, я тоже пристрастился кромсать перочинным ножом парты, но в ту пору, когда я был «совсем маленьким», подобная ересь мне показалась равноценной открытию Индии. Бог, орудуя ножом, прорывал глубокие реки с покатыми берегами, притоки ответвлялись, как на всамделишней карте, а в водоразделах рек бог пасы-пал землю, принесенную из сада. Это чтобы деревья, трава и люди могли расти. «Деревья, как люди, не любят одиночества», — говорил бог, и я внимал ему, затаив дыхание. Бог рассадил деревца, травинки, пустил гулять человечков. Черт (а это был я, если помните) изрыл равнины оврагами, усыпал их камнями, покрыл пустынями. Песку во дворе было сколько угодно, стоило выбежать из дому. А бог тем временем в поте лица трудился на другом конце земли. Он вырыл Тихий океан, Атлантический океан, он вырыл Каспийское море, сбегал на кухню, принес из-под крана воды и разлил ее по морям и океанам, по ходу действия выговаривая черту, то есть мне, если помните, что Сахара лежит отнюдь не у подножья Гималаев и что крупнейший водопад в Америке— Ниагара. Бог был огромен, рядом с ним моря, океаны казались просто лужицами, такими мелкими, что бог ногтем доставал до дна, не замочив самого пальца испачканной руки, и при желании он мог вызволить из пучины затонувшую Атлантиду со всей ее великой цивилизацией.

Наконец мир сотворен. «А теперь давай воевать», — сказал Рудольф. «Зачем же воевать?» — «Люди всегда так делают!» Мы разыскали спичечные коробки, отличный танк получался из такого коробка, вместо пушки втыкалась спичка, прямо с головкой, когда танку нужно было стрелять, поджигали головку, пламя пыхало, как из настоящей пушки. Мы навоевались вдоволь, сожгли все спички, и Рудольф открыл мне секрет: «Я проберусь через линию фронта к красноармейцам».

Я сказал, что он будет предателем, я тогда не очень-то разбирался в политике, и Рудольф взялся меня просвещать, а потом мы разрушили сотворенный нами мир и заключили перемирие. Мы смахнули со стола песок, подумать — несколько взмахов, и сгинули горы, исчезли равнины. Но реки, водоемы остались; скажем прямо: стол выглядел ужасно. Когда мать вернулась с работы, белая скатерть прикрывала причудливость географических контуров, как грим прикрывает морщины на лице старухи. Мать всегда возвращалась домой первой, она работала в суде секретаршей. Отец приходил с работы позднее. В ожидании ужина он сидел за столом, руки расслабленно покоились на скатерти, и нам казалось, что его длинные, чувствительные пальцы осязают малейшую неровность стола. Но мысли отца витали где-то далеко. Поздно вечером, когда мы отправились спать, наши проделки обнаружила мать.

— Мальчики, а ну-ка идите сюда!