Голос зовущего

Снова пропел колокольчик, и в комнату вошла Ева.

— Что-то нет автобуса, — проговорила сна, — а почтальон сказал, вам телеграмма. Я тоже хочу знать, что в ней.

— Автобус ушел, когда я подходил, — заметил Гулцевиц. — Я-то думал, вы собрались на электричку. Следующий автобус только через полчаса.

— Опять опоздаю, — сказала Ева, — ну, ничего!

Она замерзла, ресницы обметало инеем. Она принесла с собой в комнату большой клубок холода. Прогревшийся комнатный воздух пошел в наступление, Ева распахнула пальто, и холодный клубок, окутавший ее, весь перемешался, слился с комнатным. Запахло хвоей и ветром. Морозный воздух всегда пахнет хвоей и ветром. Мне очень хотелось чмокнуть Еву в щеку, мне казалось, что щека на морозе стала круглее. Я не вытерпел, чмокнул. Гулцевиц крякнул. Щека была прохладна и душиста, и я подумал, что зима наливает женские щеки, совсем как осень наливает яблоки.

— Ну и погодка, — сказала Ева.

— Погодка та еще, — вставил Гулцевиц.

— Давай вскроем телеграмму!

— Бумага прямо как ледышка!

— Брр, — сказала Ева, — бедный почтальон.

— Мне так хочется поцеловать вас в другую щеку! — жалобно произнес Гулцевиц.

— Вы сегодня юбиляр, вам можно. — Ева склонилась к нему, и Гулцевиц сочно чмокнул ее.

Мы вскрыли телеграмму.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

— А вот и кофе, — сказал скульптор. Следователь отпил большой глоток.

— В какой-то книжке мне попалась фраза: «Кофе был таким горячим, что обжигал губы». Не совсем точно сказано.

— А как надо сказать? — спросил скульптор.

— Надо сказать: кофе был таким горячим, что обжигал язык. Губы выносливы. Обычно кофе обжигает язык.

— Да, — согласился скульптор, отхлебнув такой же большой и горячий глоток. — Так будет правильней. Я тоже обжег язык.

Следователь молча наблюдал за скульптором, барабаня пальцами по спинке стула.

— Ну, теперь кое-что прояснилось? — спросил скульптор.

— Да, — ответил Следователь. — Многое прояснилось. И напротив, многое запуталось. Вам никогда не приходилось качаться?

— Приходилось.

— Я имею в виду не люльку, конечно, а качели. Такие качели часто встречаются на детских площадках.

— Мне приходилось качаться и на таких.

— Так вот! Вы обратили внимание, что как только один конец доски опускается вниз, другой поднимается вверх? Точно так обстоит дело с ясностью и путаницей. Один конец — вниз, другой вверх. И все же я надеюсь, нам удастся удержать доску в равновесии. Знаете, что нужно для этого?

— Нет, не знаю, — ответил скульптор.

— Чтоб доску удержать в равновесии, необходимо на оба конца положить одинаковый вес. Все очень просто, не правда ли?

— Конечно, просто.

— Так вот! Сейчас я вам задам несколько вопросов.

— Слушаю вас.

— Что говорилось в той телеграмме?

— Телеграмма извещала о смерти Рудольфа.

Наступила тишина, над чашкой с кофе витиевато клубился пар.

— Дует, — спустя некоторое время произнес Следователь, — здесь здорово дует.

— Зима. Да и стекло в балконной двери выбито.

Следователь поднялся, подошел к двери, ведущей на балкон. В раме еще торчало несколько осколков. Следователь оглядел их, провел пальцем по одному из них, самому крупному.

— Запылились!

— Да, запылились.

— Разрешите мне осмотреть ваш пиджак, — сказал Следователь. Он придирчиво оглядел пиджак скульптора, особенно рукава.

— Что вы там обнаружили? — спросил скульптор.

— Ничего, — ответил Следователь, — ничего существенного. Но я бы хотел вас кое о чем спросить. Вы говорили о предчувствии. Вы предвидели, что ваша мастерская будет разграблена. Я правильно понял ваше предчувствие?

— Нет. Никаких предчувствий ни в той, ни в другой связи у меня не было. Но, прочитав телеграмму, я вспомнил, что брат уезжал от меня вчера такой… понурый, что ли. А тут еще это серое утро, оно мне сразу не понравилось, и вот одно, другое, третье… И мне стало казаться, что у меня были какие-то предчувствия.

— И, получив телеграмму, вы тотчас поехали в город?

— Да, мы тотчас поехали в город.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

На прощанье Гулцевиц приподнял шляпу, на станции протяжно и глухо пробасила электричка. Я втянул голову в воротник.

— Пошли пешком, — сказала Ева.

Я взглянул на часы. До следующей электрички оставалось много времени.

— Да, — ответил я, — пойдем пешком.

Как странно… Вместо того чтоб говорить о смерти, мы обменивались пустыми фразами.

— Скользко, — сказал я, взяв Еву под руку.

— Да, скользко, — ответила она.