Голос зовущего

Она отвечала толково, сразу схватывая то, что от нее требовалось. А такое случалось не так уж часто.

— Операция была давно?

— Девять лет назад.

— Пальцы все целы?

— Пальцы у него все целы. Только во всю длину мизинца левой руки зубчатый шрам.

— Ну, так! Теперь скажите, какими болезнями он болел? Страдал ли от каких-либо хронических недомоганий?

Эдите задумалась. Она колебалась, представит ли интерес подобный пустяк для милиции.

— У моего мужа подагра, — наконец сказала она.

— Как — подагра? — встрепенулся Струга.

Болезни имели громадное значение. Иной раз труп находили изуродованным до неузнаваемости, но следы, оставленные болезнью, по-прежнему были на нем.

Струга в свое время разыскивал сердечников, разыскивал он неврастеников и психопатов, разыскивал ревматиков с отложением солей в суставах, разыскивал людей с язвой в желудке, с камнями в печени, разыскивал страдающих геморроем и диабетом, гнался по пятам за морфинистами и венериками, отыскивал пораженных экземой и раком. У каждого рано или поздно заводится своя болезнь, и человек носит ее при себе усерднее, чем паспорт. Подагрики попадались реже, а Струга в последнее время был особенно чуток к подагрикам, их он разыскивал истово, с жаром душевным, точно родных или близких. Он знал по себе боль и муки подагры. Что ни говори, а болезнь сближает, уж это точно, и в розыски подагриков Струга вкладывал гораздо больше рвения, чем требовала служба.

— Да, подагра, — повторила Эдите. — Это, знаете, болевые ощущения и деформация большого пальца на ноге. У него в том месте кость стала узловатой. Оттого он выбирал свободную обувь.

Струга ощутил в большом пальце правой ноги знакомую тупую, потягивающую боль и чуть ли даже неприятный зуд. У него-то кость пока не деформировалась. Только-только начинала. Оно и понятно — Берз на три года старше.

— Он курит? — спросил Струга.

— Нет, бросил.

— Бегать ему надо, — посоветовал Струга. — Очень помогает при подагре. Побольше движений.

— Он играет в теннис. Зимой — горные лыжи.

— А на лыжах хорошо катается? — спросил Струга исключительно из любопытства. Просто захотелось узнать.

— Зимой мы были на Кавказе, — уклончиво ответила Эдите.

— Где именно?

— В Терсколе.

— И как там горы?

— Посмотришь — дух захватывает. Местами отвесные, как стены. — Эдите впервые в это утро улыбнулась. — С нашими горами не сравнить.

Отклонившись от анкеты, разговор стал более непринужденным.

— Да, Терскол! — со вздохом мечтательно молвил Струга и глянул в окно. Золотые кроны лип на бульваре дымились в лучах солнца. — Ну, а теперь вернемся к нашим делам. Скажите, как он одет?

— Черные брюки в полоску, — Эдите говорила медленно, стараясь поточнее припомнить костюм мужа. — Темносерый пиджак, темно-серая шерстяная рубашка. Плетеный кожаный ремешок. Носки черные. Да, пожалуй, надел черные, хотя могу и ошибиться. Ботинки тоже черные, тупоносые.

При этих словах Струга опять вздохнул, но уже не мечтательно.

— Белье?

— Белье он не любил. Ни трикотажные рубашки, ни майки, а уж тем более теплое белье. Трусы и только. Больше на нем ничего не было.

— Плащ?

— Да, плащ серый, югославский, на клетчатой подкладке. Подкладка в черно-красную клетку — как шотландский плед. На молнии.

— А что в карманах?

— Ничего особенного. Автомобильные документы. В бумажнике — паспорт. Членская книжка Союза архитекторов. Рублей сорок денег. Еще самописка, перочинный ножик, носовой платок, клетчатый. Наверное, пол-дюжины карандашей, записная книжка, пара фломастеров. Возможно, он все это держал в малом багажничке. Возможно, по карманам были еще кое-какие мелочи. Не знаю.

— Военный билет?

— Нет, военный билет при себе не носил, по-моему, он и сейчас лежит в ящике стола, хотя не проверяла. Это важно? Приду домой, посмотрю и позвоню вам.

Струга пробежал глазами отмеченные данные. Теперь Эдмунд Берз, словно живой, стоял у пего перед глазами. Но пока прояснилась только внешность. Характер, привычки, наклонности, взгляды на жизнь — это еще оставалось скрытым.

— Каков его месячный оклад? — осведомился Струга.

— Сто восемьдесят рублей, — ответила Эдите.

«У меня почти такой же», — подумал Струга.

Архитектор Берз занимал довольно видное положение. Навряд ли бы он решился на легкомысленное приключение. Тут причина поважней. Чутье подсказывало Струге, что дело серьезное. Однако какие на то основания? Да никаких. Всего-навсего необъяснимое чутье криминалиста.

Итак, Берз пропал в ночь с воскресенья на понедельник?

Как жаль, что она сразу не заявила в милицию. Ну, конечно, решила, что муж просто задерживается. Таким образом, преступники имели в своем распоряжении два дня, нынче пошел третий.

А впрочем, не опережает ли он события, усматривая здесь преступление? Быть может, копнешь поглубже, а дело-то окажется пустяковым.