Голос зовущего

Карлис Диндан? Да, есть такой, прописан в Риге. Тридцать два года, закончил среднюю школу, отслужил три года в армии, затем два года проработал в таксомоторном парке, три — на автобазе. В таксомоторном парке — шофером, на базе — автомехаником.

Родители Диндана жили в Риге, оба в прошлом учителя, сейчас на пенсии, жили в достатке, пользовались уважением. Карлис у них единственный сын. Родители немного смогли рассказать о нем. Домой заявлялся редко. По большей части обретался где-то в деревне, у какой-то девицы. Вообще женщины — его слабость. Вот уж несколько месяцев не появлялся. Может, женился, где-то осел? С ними он не очень-то делился. Вроде бы в Вентспилсе.

Теперь уже Струга не сомневался в своей версии.

Двое или трое остановили на дороге машину, попросили подвезти до города. Назвались запоздавшими грибниками или рыбаками. Берз взял их в машину. А может, Диндан действовал в одиночку?

Они убили Берза и в глухом месте отделались от трупа. Зашили в мешок с камнями и потопили в болоте. Подобным же образом они поступали с неходовым товаром.

Пернав тоже был убежден, что в смерти Берза повинен Диндан. Таким образом на его совести было еще и убийство. Это позволяло при задержании преступника в случае необходимости применить оружие.

Диндана выследили в маленьком городке.

Он как раз читал в публичной библиотеке «Оливера Твиста», когда за ним явилась милиция. Диндан выскочил в окно. Выстрелом его ранили в руку. Все же ему удалось скрыться.

Месяц с небольшим после исчезновения Берза, когда земля замерзла, но снег еще не выпал, пришло известие, что Диндан обнаружен на заброшенном лесном хуторе.

Туда сразу же выехал капитан Пернав во главе усиленной группы. И Струга был с ними. Дом окружили. Милиционеры все — с автоматами. В тишине было слышно, как под ногами рассыпались затвердевшие комья земли. Дом был уже близко.

В безоблачном небе над седыми елями с криком кружили вороны. Кровля старой риги зияла дырами. Внутри гулял ветер, в углу — развороченная овинная печь. Бурьян в рост человека окружал заброшенный дом. Бревна потрескались, труба развалилась.

Струга замер за стволом старой липы на краю двора. В одном из окон мелькнуло чье-то лицо.

Диндан был один.

Он только что растопил печь, жарил к обеду кусок окорока. Печь топил сухими дровами, дыма почти не было.

Девять лет назад таким же ясным осенним днем он, едва вернувшись с армейской службы, приступил к работе в таксомоторном парке.

Новая работа Диндану поначалу нравилась. Но позже, когда стал входить во все ее тонкости, его неприятно поразила черта, которую он в себе обнаружил.

Страх перед пассажирами.

Разумеется, для страха имелись причины. Известны были случаи, в которых пострадали товарищи по работе, водители такси — ударом с заднего сиденья их сначала оглушали, затем грабили, забирая те небольшие деньги, что удавалось выручить за день разъездов.

Когда приходилось работать в поздние часы и пассажир садился на заднее сиденье, Диндана охватывал страх. Сперва казалось, это даже не страх, а просто чувство неловкости, какое-то смутное беспокойство. Так и хотелось повернуть голову, посмотреть на пассажира, не выпускать его из виду. Диндан старался так установить зеркало, чтобы хоть сколько-нибудь видеть пассажира, а если тот жался в угол, сидел нахохлившись, вне поля зрения, Диндану делалось не по себе.

Лишь со временем до него дошло, что это чувство неловкости, смутное беспокойство, зуд и трепет не что иное, как страх.

Чем отдаленней был маршрут, тем больший страх испытывал Диндан. Неохотно он брался везти на окраины, например в Пурвциемс, Ильгуциемс, в Межапарк или Кенгарагс.

Как-то к Диндану сели двое подвыпивших мужчин и попросили отвезти их в Вецмилгравис. Туда он приехал, весь взмокнув от страха.

Страх нарастал с каждым километром, страх накатывал, растекался по жилам с каждым оборотом мотора.

Тревожно постукивал счетчик, переводя расстояние в рубли и копейки, и точно так же беспокойно стучало у Диндана сердце, переводя расстояние в страх.

Машина неслась по шоссе со скоростью девяносто километров, но еще быстрее разносился по телу страх.

Стекла в машине были опущены, волосы трепыхались на ветру, но еще сильнее трепыхалась от страха душа Диндана.

Ветер гулял по кабине, обдавая Диндана сивушным дыханием пассажиров, обдавая страхом от присутствия пассажиров. Диндан дышал этим страхом, он проникал во все поры, грузный, мутный, угарный страх спирал дыхание, сжимал сердце, холодил нутро.

Диндан, словно невзначай, опустил руку на лежавший рядом гаечный ключ — «ночной тариф», как на водительском жаргоне называли это орудие защиты.

Но Диндан не был уверен, сумеет ли он опередить, когда те вздумают нанести ему удар.

Оба седока вели себя совсем не так, как обычно ведут себя пьяные. Не болтали о женщинах, не матерились, не пели, не рассказывали анекдоты, не икали, не курили, не блевали. Мрачно хранили молчание.