Голоса эпохи. Избранная проза и поэзия современности. Том 2

ВАРЯ. Да мы все знаем, что они не пара. Моя мама так и сказала: «Не беспокойся, папа ее бросит». И песенку глупую спела: «Ему б чего-нибудь попроще бы, а он циркачку полюбил». А когда я сказала, что она не циркачка, а натурщица, добавила: «Хрен редьки не слаще». Мама любит иногда просторечные выражения, а я правильно пользоваться пословицами и поговорками так и не научилась.

ВЕРА ЮРЬЕВНА. Это хорошо, когда есть чему учиться. У тебя все впереди, моя родная, а вот у меня жизнь кончилась.

ВАРЯ. Не говори так! (Берет со стола салфетку, промокает бабушке глаза.) Хорошо, что без макияжа, а то испортила бы праздничный наряд. (Оглядывает оценивающе.) А ведь ты права! Бантик здесь как-то неуместен. Завяжу, как мама любит. (Одной лентой обматывает бабушкину шею, другую сдвигает ближе к плечу.)

ВЕРА ЮРЬЕВНА (вымученно улыбается). Прикрываешь дряблость увядшей кожи?

ВАРЯ. Не без этого… только концы надо булавкой скрепить, а то развяжется. Бабусь, где у тебя булавки лежат?

ВЕРА ЮРЬЕВНА. Сходи, внученька, в гостиную. Там на полке, возле папиного портрета, коробочка бордовая, а в ней жук-скарабей – подарок Надежды Петровны. Она и тебе подарок оставила, в такой же коробочке, но под елкой. Если не суеверная, возьми, не дожидаясь полуночи. Надеюсь, понравится.

ВАРЯ. Еще бы не понравиться! Тетечка Надечка всегда такая элегантная! Для ее лет – просто супер как выглядит! (Убегает в гостиную.)

Вера Петровна, закрыв лицо руками, сдавленно рыдает. Рыдания прерывают энергичные мужские шаги. В дверях появляется высокий, статный мужчина, явно навеселе. Коричневая куртка шерпа и аккуратная бородка делают его похожим на добродушного медведя, прикормленного туристами.

ВЕРА ПЕТРОВНА. Юрочка, наконец-то! Надеюсь, ты все прояснишь… а за меня, видишь, Варя взялась… пытается привести в порядок, а то я совсем расклеилась…

ЮРА (обнимает мать). Да ты у нас красавица! И кофточка эта тебе очень идет. Нитку жемчуга – и хоть на картину Серова! Но пуговки… как-то слишком блестят. Поменяй!

ВЕРА ПЕТРОВНА. Сынок, не рано ли ты начал встречать Новый год?

ЮРА (указывая на графин). Да и у вас наливкой попахивает…

ВАРЯ (выходит с портретом и коробочкой в руках). Пуговки менять не будем, а вместо жемчуга брошка сгодится. (Открывает коробочку.) Посмотри, какая прелесть! Надежда Петровна подарила. И мне подобрала то, что я сама бы купила!

Ставит коробочку с жуком на портрет, горделиво показывает брошь с желудями, приколотую на плечо.

ЮРА (с усмешкой). Соответствует характеру. Дуб упрям и стоек. Берегись, подлесок, когда он в силу войдет. (Берет в руки скарабея.) Римское стекло! Очень удачный осколок, хорошо отшлифованный временем. Ради него я даже стекляшки на маминой блузке прощаю. Скарабей облагородит любой хлам. А что это ты отцовский портрет в подставку превратила?

ВАРЯ (забирает скарабея). Шел бы ты, дядюшка… в прихожую. От твоей шубы морозом веет, простудиться можно. А портрет я взяла, чтобы в свою комнату отнести. Я папу в детстве таким видела… и вспоминала всегда таким.

ЮРА (уходит, напевая). «Морозной пылью серебрится его бобровый воротник…»

ВАРЯ. Бабусь, ты что, плакала? Расстроилась, что Юра немного выпил? Так ведь праздник на носу. Я правильно употребила это выражение – на носу? Представь, я хохотала, как дурочка, когда мама так говорила, а когда я плакала, мама говорила, что у меня глаза на мокром месте. Теперь из меня слезинки не выдавишь, а ты что-то разнюнилась. Тоже, кстати, мамино выражение… Извини, я все про маму да про маму, а она ведь тебе совсем чужая… как мне Люська. Но я тебя очень-очень люблю, почти как папу. (Поцеловав портрет, аккуратно ставит его в центр стола.)