Голоса из подвала

Она ударила его зажатым в руке мастерком. Вскрикнула от пронзившей плечо боли, вспышка которой оказалась настолько сильной и резкой, что перед глазами у Оли все побелело, как будто в голове взорвалось солнце. А затем, почти сразу, ее накрыла беспросветная мгла.

…Когда она выкарабкалась из черной бездны, в которой пребывала неопределенное время, то сил едва хватило на то, чтобы медленно приподняться и сесть, привалившись спиной к мусорным мешкам. Правую руку Оля не чувствовала вообще. Посмотрела вниз и увидела, что та безвольно повисла, а неестественно вывернутая кисть плавает в лужице крови.

Оля подняла глаза выше и поняла, что это не только ее кровь. В поле зрения оказался Женька. Он лежал поперек лестницы в покрасневшей от крови футболке, лицом кверху, с торчащим из глазницы мастерком.

Оля тихонечко заплакала. Реветь в голос не осталось сил.

– Неправда, Жень… Ничего не было… Все эти… фильмы… наврали…

Мертвый муж молчал. Вместо него ей ответили из комнаты.

Не словами. Просто Оля услышала электрический гул и увидела мерцание работающего фильмоскопа. Ей было плохо и больно, она слишком ослабла, чтобы ползти туда, к проектору, но все равно поползла. Хотя и без того прекрасно знала, что за изображение увидит на стене. Представляла это так ярко, как будто все еще сидела на диване, читая сказку про трех поросят.

Просто фото. Старое фото, где маленький мальчик стоит подле ласково улыбающейся ему бабушки.

– Ты все еще любишь бабушку, мальчик?..

– Любишь, любишь, любишь…

– Она тебя тоже любит…

– Ты знаешь, знаешь, знаешь…

– Она говорила об этом в подвале…

– Она до сих пор говорит нам об этом…

– Ты ведь не хочешь ее забыть, мальчик?..

– Тогда возвращайся, ведь мы тебя ждем…

– Ждем, ждем, ждем…

– Что с того, что врачи нас не слышат?..

– Слышат, слышат, слышат…

– Главное, чтоб слышал ты…

– Ты, ты, ты…

– Иногда просто надо смириться, мальчик…

– Послушай, у нас еще есть история…

– Послушай, послушай, послушай…

– История о смирении…

Халк

Последней парой в расписании значилась физкультура, и Влад Кармаев приуныл. Засосало под ложечкой, зачесался ушибленный на прошлой неделе локоть. Физра была не единственным уроком, объединяющим группы историков и географов. Но на лекциях он мог попросту отсесть подальше от хохочущей галерки, затесаться в толпе. Прохладные аудитории благодушно маскировали своими тенями нескладного юношу. В огромном продутом сквозняками спортзале словно незримые прожекторы выхватывали Кармаева, фиксировались на нем: обратите внимание, каков задохлик. И следовали подлые толчки в спину, подножки. Распластавшись на полу, он выдавливал виноватую улыбку, а девочки звонко смеялись и криво ухмылялся Фурлетов, двухметровый амбал, непонятно что забывший в высшем учебном заведении. Да нет, понятно что: от армии косил. Он и его дружки только и умели пихать тех, кто слабее.

Не то чтобы институт стал разочарованием. Хотя, признаться, Влад рисовал себе сплошь женский коллектив, где парни на вес золота. И ошибся, гендерно поток разделялся поровну, причем, как заведено, самые красивые девчонки учились в параллельных группах. Среди его одногруппниц тоже хватало милых особ, и ребята были незадиристыми, веселыми. Повезло, что он выбрал историю и право вместо истории и географии. Иначе общался бы с Фурлетовым ежедневно.

Влад давно мечтал избавиться от назойливой маминой опеки, покинуть отчий дом. Стать взрослым и наконец-то возмужать. В школе он вообще игнорировал физру класса с шестого. Если твоя бабушка – директор школы, скакать через козла необязательно. Пусть даже хочется иногда быть как все.

Украшенный красной лентой с золотыми буквами «Выпускник-2000», он моделировал свое будущее, и сердце учащенно стучало.

Нынче до дома, до семьи, – два часа езды. Влиятельность бабули не распространялась за пределы родного шахтерского городка. А вот до Фурлетова – бросок баскетбольным мячом. Хрясь – мяч врезается в переносицу, из глаз сыплются искры. «Извини, братан», – ерничает Фурлетов, и рядом мелодично хихикает Диана Хобенская.

Фамилия, оберегавшая Кармаева от школьных гопников, была пустым звуком в каменных стенах педа, отпраздновавшего полуторавековой юбилей.

«Ничего, – убеждал он себя на всемирной истории, – после второго курса физкультура закончится. Да и Фурлетов наверняка вылетит к тому времени».