Голоса летнего дня

Подойдя к двери в свою комнату, Бенджамин обнаружил, что она заперта. Борясь со сном, он пытался понять, как такое могло случиться. Он помнил, что перед тем как спуститься вниз, оставил ключ в двери — ведь в комнате у него не было ничего ценного, ничего такого, на что бы мог позариться вор. Но теперь… теперь дверь была определенно заперта и ключа в ней не было… Он пытался поднажать, навалился на нее плечом. Дверь не поддавалась. Тогда он толкнул дверь в соседнюю комнату. Свет там был включен, Каннингем, слишком уставший, чтобы раздеться, распростерся поперек койки.

Бенджамин рассказал ему о двери и отворил окно — посмотреть, сможет ли проникнуть в свою комнату, окно которой находилось футах в трех. В помещение ворвался поток ледяного воздуха, и Каннингем жалобно застонал. Вдоль края покатой крыши тянулся водосточный желоб, сама крыша была покрыта деревянной дранкой, за края которой тоже можно было ухватиться кончиками пальцев. И вот Бенджамин осторожно шагнул на наружный подоконник и стал пробовать желоб на прочность.

— Можешь потом сказать ребятам, — заметил он, обернувшись к Каннингему, — что я пал смертью героя.

Каннингем из последних сил поднялся с кровати и, высунувшись из окна, наблюдал за тем, как Бенджамин дюйм за дюймом подбирается к своему окну, стараясь не смотреть вниз, на землю.

— Да давай же побыстрей, ради Бога! — взмолился Каннингем. — Мерзну я, слышишь?

Наконец Бенджамин достиг своего окна и попытался открыть его. Окно тоже оказалось запертым. Ветер продувал его тонкую рубашку насквозь (белые куртки и галстуки-бабочки они оставили на кухне). Жалюзи внутри были опущены, хотя он точно помнил, что не приближался к окну за те несколько минут, что находился в комнате перед работой.

— А, черт с ним! — сказал он Каннингему. Достал из кармана носовой платок, обернул им ладонь и выбил верхнюю часть стекла. Затем, запустив руку внутрь, нашарил задвижку, повернул ее, приподнял раму, потом — жалюзи и вполз в окно. Уже оказавшись внутри, высунулся из окна и сказал Каннингему: — Все о’кей. Можешь идти спать.

Каннингем закрыл свое окно. Бенджамин подошел к двери и включил свет. Затем осмотрел комнату. Он весь так и дрожал от холода — в разбитое окно со свистом врывался ледяной ветер. Постель была в беспорядке. Одеяло сорвано и валяется на полу, смятая простыня съехала. Наволочка на подушке вся в пятнах — от губной помады…

Блондинка, подумал Бенджамин. Пьяная белокурая шлюха! Наверняка охотилась за третьим парнем, а потом заперла дверь и забрала ключ с собой, чтобы воспользоваться комнатой еще раз. Его расческа и щетка тоже валялись на полу. Он подобрал их. В расческе застряли два-три тонких светлых волоска. Неудивительно, что она выглядела столь безукоризненно причесанной, когда спускалась в зал по лестнице. А что, если просто завернуться, укутаться поплотнее в пальто и лечь спать на полу? «Ну уж нет, — подумал он в следующую секунду, пытаясь побороть приступ бешеной и бессильной ярости, захлестнувшей его. — Не собираюсь доставлять этой сучке такого удовольствия!» Он взял пальто и попытался заткнуть им дыру в стекле. Теперь дуло меньше, но все равно в комнате было страшно холодно. На улице наверняка градусов десять мороза. Весь дрожа, он подобрал простыни и застелил кровать. Пятна от помады оказались в самых странных местах. И еще он заметил на простыне большое пятно спермы и уловил хоть и слабый, но вполне различимый раздражающий запах. Выключил свет, улегся на постель прямо в одежде, только ботинки скинул. Натянул тоненькое одеяло до подбородка. Как только тело немного согрело простыни, ноздри защекотал затхлый запах набитого сеном матраса, аромат духов, запах влагалища и мужского семени. Здесь так и воняло сексом. И ему никак не удавалось уснуть, несмотря на страшную усталость. Он лежал и пытался дышать ртом, чтобы не чувствовать, что всем телом жаждет эту девушку, которую совсем недавно оттрахали на его постели двое мужчин. И еще подумал, что если бы сейчас отворилась дверь и она вошла в комнату, он заключил бы ее в объятия. И тоже занялся бы с ней любовью, если б она приняла его.

С этого момента Бенджамин вдруг понял, что всегда будет искать девушек, похожих на тех, что видел здесь сегодня. Похожих на ту маленькую брюнетку в черном платье, которая, поймав его взгляд, демонстративно поправила бретельку. Что он всю жизнь будет охотиться за сотнями девушек, подобных тем, что танцевали здесь сегодня, будет стремиться переспать с каждой из них. И еще он вдруг понял, что никогда не женится на Пэт, что только на какое-то время способен сохранять верность одной женщине, а все остальное потратит на неразборчивые связи, будет ошибаться, заниматься блудом. Наверное, он вообще не способен на верность.