Голоса на ветру

– А вдруг? – представив себе двор, полный ребятишек, Данило взглянул на прозрачные тени Арацких и улыбнулся, несмотря на то, что неизбежно возникал вопрос, на который у него не было ответа: а сможет ли Джорджи приспособиться к новой жизни, когда войны закончатся? У Арона этих проблем нет, с детьми трудностей быть не должно, все ждут не дождутся, когда же наконец отправятся в дорогу, в конце которой их ждет обезьяна Сами… Если отправятся, если не произойдет что-то неожиданное…

В пестрой мозаике разноцветных огней Данило увидел, как между зданиями, на небе, мерцают лица предков. Потом на кромке восточного неба показался первый отблеск зари, и Данило почувствовал, что глаза его закрываются.

– Да и пора бы уже, Рыжик! Сколько ночей ты не спал… – долетел до него тихий и нежный голос Веты.

Данило погрузился в сон. Женщина рядом с ним спала, а по волосам Веты стекали капли воды…

В Гринвич-Виллидже, во второй половине дня, его будут ждать Алексей Семенович Смирнов и один страстный коллекционер почтовых марок, самых редких и самых дорогих. Могли ли предки Данилы в те давние времена, когда их собирали, предположить, что один из их потомков с помощью этих марок попытается вернуть Арацким былой блеск? Что «Синий Маврикий» станет когда-то маркой номер один? В памяти Данилы как на экране сменяли друг друга марки с городами, цветами, гномами, птицами, императорскими особами, возвращая его в те времена, когда он вместе со своим прославленным дедом раскладывал их, компонуя по окраске, по размерам, по годам выпуска. Потом он увидел орхидею-хищницу и задрожал во сне, предчувствуя, что сразу после нее возникнет лицо Марты. И оно появилось, а с ним и лица Рашеты, и тех четырех несчастных женщин, но тут же их сменил стук колес поезда, мчащегося в Гамбург, светящееся радостью лицо Арона и Клаус Штауд со списками кандидатов на ликвидацию, самый длинный из которых заканчивался его собственным именем. Какого дьявола сюда занесло этого Клауса Штауда? Но на вопросы времени уже не оставалось. Под громкое дыхание женщины, от которого колыхались шторы, он все глубже погружался в сон, смутно уверенный, что все его страхи и сомнения за ближайшие несколько дней, а, может, даже и часов сами собой разрешатся.

– Думаешь? – из-за шторы, под аккомпанемент падающих капель воды, донесся голос Веты, тихий как из заоблачных далей.

Из глубины улицы всплывали голоса прохожих, уличных дам, пьяниц, закоченевших от морозного дыхания Восточной реки, освещенных первыми лучами ранней зари, которые до него пока не добрались. Во сне, который держал его крепко и не хотел отпускать, Данило увидел Белград под полуденным солнцем. Который теперь час в Мурманске, он не знал. В Хикори Хилл приближалось утро.

* * *

Скользя сквозь сон на семнадцатом этаже нью-йоркского отеля, Данило Арацки видел всю свою жизнь как череду отдельных кадров, перемешанных и в пространстве, и во времени, чередующихся с жизнями его предков и тех людей, в чью жизнь он попал так же случайно, как и они в его. Привычка всматриваться в чужие освещенные окна не покидала его и во сне, хотя он боялся, что эти освещенные окна могут вдруг раскрыться, и из глубины за ними покажутся лица умирающих детей из «St. Peter’s Hospice», детдомовцев из Ясенака, лица предков, лицо Ружи Рашулы, потерянной Ружи Рашулы, уверенной, что где-то есть дерево, укравшее у нее имя и существо, состоящее из света…

«Вдруг, подобно тому как Ружа Рашула искала свое имя, Данило во сне начал искать дверь в какой-то другой, более радостный, более светлый мир!» – записал «Шепчущий из Божьего сна». «Какой это мир, он не знал! Он даже не знал, существует ли он…» – нерешительно добавил автор «Карановской летописи».

В своем «Дневнике», так же как и в письме Алексею Семеновичу Смирнову, «дверь в какой-то другой мир» Данило не упоминал, но вот вопрос «что я здесь могу сделать?», обращенный к доктору Марфи из «St. Peter’s Hospice», повторять не уставал, так же, впрочем, как и его ответ, что «это он должен решить сам!»

– Так ты и решил… – Даниле послышался голос Луки Арацкого, слабый и невнятный, словно из-под земли. – Ты научил их видеть блеск солнечного луча, преломленного в воде, ты дал малышам самое главное, что можно дать тем, кто все еще чувствует желание остаться по эту сторону… Поймешь, когда проснешься…

Когда проснусь? Так это же он сам с собой во сне разговаривает, как и тогда, когда сделал шаг за пределы самого себя и полетел.

«Следующей ночью полечу, до облаков, до звезд», – зарекался Данила, зная, что это повторяющийся сон.

И ошибался!