Голоса надежды

Если бы мертвых не стало
На этой планете,
То кого б к пьедесталам
Повели наши дети?

Наши внуки «познали»

Да пра–дети воспели?
Ну, а мы в мрачной зале,
Где нам тело терзали,
Погибать не хотели.

Подыхать не хотели

Ни в окопах, ни в драках,
Ни в германском прицеле,
Ни в таежных бараках.

Умирать не хотели

В пост–сенатских загонах —
Ни в афганских «купелях»,
Ни в чернобыльских зонах.

Но ушли все же (розно),

Вспомнив притчи о Сыне,
В вифлиемские звезды
Да в петлю на осине.

* * *

Александру Белову

Тьма осенняя, чернильная,
Выдавив стекло, влилась,
Но звезда горит стабильная —
Мертвый свет, а с жизнью — связь.

Душным ветром перевитые

Купы черных тополей,
Где, как рана приоткрытая,
Песня птицы меж ветвей.

Плач пичуги, тьма зловещая,

Свет надрубленной звезды,
Как хотите — мне завещаны,
Тоже родины черты.

Даже сор из хат заброшенных

Кривде не отдам во зле,
Даже девку нехорошую,
Что летит на помеле.

Ни кикимору болотную,

Ни нательного креста,
Ни брусиловского ротного
С‑под ракитова куста.

И бессонницей распятую

На крестах оконных рам
Ночь родную, ночь проклятую,
Ночь, доставшуюся нам.

ЧАША ЧИНГИСХАНА

Юрию Абдашеву

Тиран скончался, и почти не страшен,
Но напоследок заповедал он,
Чтоб из гранита вырубили чашу,
Родную реку отвели, Онон,
Где б закопали плоть его, а после
Вернули воды и омыли кости.

И чаша поднялась на лапах львиных,

И трое суток в ней кипел кумыс,
И все рабы, что здесь сгибали спины,
С владыкой рядом, в землю улеглись.

А чаша налилась вдруг буйной кровью

До краешков. Закаменела кровь.
А пастуху и дервишу, и вою
В ночи пылает тысячью костров.

Да из нее уж не пригубить зелья,

И к символу ее народ привык,
Но бродит в нас кровавое похмелье
С оглядкой на царующих владык.

ГИБЕЛЬ НАРТОВ (из осетинского эпоса)