Голоса надежды

Не знаком нам запах,
Вкус и цвет войны:
Мы в пятидесятых
Были рождены.
Только почему нам
Средь сует порой
На вокзале шумном
Сердце жмет тоской?
Будто крик все внятен:
«Бабоньки! Война!»
И на сердце вмятин
Хватит всем сполна.
Голосок тальянки…
Трубы впали в раж…
Плакали славянки
Под прощальный марш…
Мне тепло в постели.
Но все чаще — сон:
Сверстники в шинелях
Прыгают в вагон…

ВОЗВРАЩЕНИЕ

(С. Ч–у)

Ощущение крыльев вернулось.
Ничего невозможного нет.
Ты мое возвращение в юность.
Ты мой пропуск туда, где запрет —
В край, куда с потаенной кручиной
Одинокое время бредет…
Там теперь высоко и пустынно.
И неслышен и легок полет.
Возвращаться в былое — нелепо?
Или шанс нам дарован судьбой?
Наша родина — звездное небо.
Мы с тобою вернулись домой.
В доме этом и мрак я приемлю:
Он с любовью и праздником слит…
Неизбежным паденьем на землю
Эта сладость полета горчит…

Алексей ВОСКОБОЙНИК

* * *

На весеннем отдохнувшем поле
Я увидел умершую птицу.
И узнал в нем кенора.
На волю
Он когда‑то в клетке так стремился,
Но погиб,
соприкоснувшись с нею.
Тщетно солнце крылья его греет.
Вот и ты мне даришь ту свободу,
От которой медленно я таю.
Не хочу!
Я лучше на комоде,
В клетке од тебе насочиняю.
Ты погладишь нежно мои крылья
И вернешь любви своей Бастилью.

ДУРАК

Смеялись мы:
в лесу весеннем
он радовался крошечным цветам
и плакал над разбившимся птенцом,
и землю обнимал,
дарившую лесам
густую жизнь;
он в лес входил, как в дом,
где каждый куст и каждое дыханье
несли в его сознание покой,
где видел он зачатки мирозданья,
где был он свой.

Несчастья своего не замечая,

покинутый возлюбленной своей,
он улыбался журавлиным стаям
и находил ошибки у корней.

Ему бы жить в ненастоящем прошлом,

чтоб не было политики, войны,
чтоб о любви не говорили пошло
и не пугали фиолетовые сны.

* * *

А под вечер горячая пыль
Улеглась на студеной земле,
И зажженный на счастье фитиль
Слабо высветил что‑то во мгле.

Это было лицо не лицо,

Это были глаза не глаза.
Сизоватого дыма кольцо
Превратило штрихи в образа.

Тут бы сразу упасть и не встать

И при этом простить себе все,
Но вблизи что‑то стало стонать
Заглушаемому в унисон…

А потом — вдруг глухие шаги

И от вздоха потухший огонь.
За невидимым дымом — ни зги,
Лишь предчувствие страшных погонь.

Но глухой не услышит слепца,

Но слепой не оценит зеркал.
Это было начало конца,
А быть может, началом начал.

ЧЕРСТВЫЕ ВАТРУШКИ