Голоса ночи (сборник)

Подследственная утверждала, что ее муж имел дубликат ключей, сделанных сообщницей – Анжеликой. «Не знаю, куда он дел эти ключи, – ответила она, когда ей сообщили, что никаких следов дубликата не обнаружено и Анжелика уверяет, что никому ключей не давала. – Спрятал, конечно. Мы вошли в квартиру, увидели труп… Саша делал вид, что удивился. Мне стало плохо, я поняла, что он проник в квартиру раньше меня и убил Игоря. Но я ему этого не сказала. Он говорил, что убил брата кто-то со стороны. И потом так мне говорил, думал, я ничего не поняла. А подставку сунул на антресоли в мою сумочку специально, чтобы навести на меня подозрение». Также подследственная утверждала, что пролежала связанная несколько дней. «Связали меня, положили на постель, издевались, говорили, что теперь мне не уйти от них. Саша грозился, что отравит меня, потому что я могу дать против него показания. Лика изображала из себя добрую, но я слышала, как они громко говорили при мне, что убьют меня, как только я усну. Я старалась не спать, не закрывала глаза. Очень уставала от этого. Потом он ушел, и я развязалась и поехала к Лике. Я решила с ней поговорить, чтобы она выдала Сашу, чтобы все было по справедливости… Показала подставку, потом она стала говорить с Сашей по телефону и я поняла, что она говорит на их тайном языке, делает намеки, чтобы он приехал и меня тоже убил. Я хотела, чтобы она замолчала, помню, что замахивалась на нее подставкой, что бежала за ней. А потом она выскочила в коридор и с той стороны заперла дверь, и еще кто-то помогал ей держать дверь, потому что я слышала, как они там переговариваются. Потом пришел Саша, а куда делся третий мужчина, не знаю».

При дальнейших беседах была сдержанна, доверительна, охотно вступала в контакт, много говорила о себе, о своем детстве. Считала, что «врачи помогут», потому что они «имеют дипломы». Правильно воспроизводила обстановку окружающей жизни, но в ряде случаев переставляла события по времени, путала их последовательность. Утверждала, например, что сперва вышла замуж за Сашу, а потом Игорь женился на Лике. Также говорила, что подставка из-под часов пропала очень давно, она уже полгода ее не видела и объясняла это так: «А вы что думаете? Саша ее припрятал, специально, чтобы совершить убийство. Я давно уже думала, куда пропала подставка». Утверждала, что в тот вечер, когда пришла к Игорю поговорить, подставки там не видела и в руки не брала. То же самое относилось и к кубку из красного стекла, который она якобы видела в квартире во время последнего визита. Помощник следователя припомнил такую вещь на портрете соседки Прохоровых, Ады Дмитриевны, и снова вызвал ее для дачи дополнительных показаний. После небольшого и, в общем, уже для всех привычного скандала, та подтвердила, что действительно давала соседу эту вещь, чтобы он показал ее знающим людям, потому что знала – у него есть такие знакомые. Но дело кончилось ничем, Игорь много работал и кубок никому не показал, поэтому она его забрала. Негодующая дама утверждала, что все это было месяца два назад, и уж конечно, никакого кубка вечером четвертого мая там не было, быть не могло, и пусть эта сумасшедшая не выдумывает! Таким образом, в сознании подследственной произошло явное замещение кубка на подставку – не в силах смириться с реальным фактом убийства, она подсознательно заменила орудие убийства на посторонний предмет.

Лена совершенно не помнила, как добралась до дома после «разговора» с Игорем, не могла назвать вид транспорта и сильно сомневалась – не Игорь ли ее подвез? Потом эта идея ей так понравилась, что она постоянно с удовольствием повторяла: «Видите же, он на меня все-таки не сердился и даже подвез домой. Он меня все-таки любил». Вскоре ее спокойное, доброжелательное отношение к врачам и соседкам по отделению неожиданно и беспричинно изменилось. Поведение подследственной приобрело ярко выраженный агрессивный характер. Врачам она теперь грубила, упрекала в необразованности, отказывалась отвечать на их вопросы, говорила, что все это только издевательство и что у них нет санкций на ее арест, так что ее должны немедленно выпустить. В отделении вела себя дерзко, грубила окружающим, демонстративно обнажалась перед медработниками и милицией. Писала различные заявления, требуя своего освобождения и диктуя условия. Критики своего поведения не признавала, на замечания персонала отвечала приступами ярости, потом долго плакала, лежа на своей койке, отвернувшись от всех, молчала по нескольку часов, глядя в потолок, причем нарочно старалась не моргать, объясняя это потом тем, что «приятно, глаза так немножко пощипывает, и вижу при этом разное».